Это было самое подходящее время, вероятно и единственно возможное, собрать нужный материал, который позволит новой нации понять, как она появилась на земле.

К северо-востоку от Авраги вдоль подножий горного массива Хентей до местности, где родился Чингисхан и вся монгольская нация, простирается поле размером с маленькую страну. Спекшиеся под испепеляющими лучами макушки лета земля и травы мерно колыхались, пустынные, как воды океана. Мы двигались вперед, поднимая пыльную волну, катившуюся перед нами в сторону нашего движения. От летнего жара Ценкер, служащий границей Худо-Арал, съежился до размеров тщедушного ручейка, а дорогу, ведущую от столицы на восток, обозначенную на карте как шоссейная трасса, мы пересекали, едва разглядев.

Останавливались мы только однажды по случаю редкого события — мы увидели еще один автомобиль, это был «УАЗ», как две капли воды похожий на наш. Такое событие предоставляет шанс поболтать и выкурить по сигарете, а также облегчить мочевой пузырь, про такое событие монголы говорят «присмотреть за лошадьми». Во встретившейся нам машине сидела пара, восхитительно юная, красивая и интернациональная. Он монгол с искусно подстриженными бобриком волосами, она стройная блондинка-бродяжка из Эстонии. Они встретились в Токио, влюбились друг в друга и обручились. Выходцы с двух крайних оконечностей бывшей советской империи, они говорили по-русски, как на втором род ном языке, но между собой общались по-английски. Как он сообщил нам, выпуская дым через поджатые губы, его отец был преподавателем истории в Улан-Баторском военном училище. Может быть, мне стоит встретиться с ним. Но я, по — видимому, не произвел на него достаточного впечатления, и он больше не возвращался к этому вопросу, как будто на дороге из Авраги английские писатели шли по двое за тугрик.

Эти земли были частью предыстории Монголии. Мы спустились с невысокого хребта на заливные луга, детище маленькой речки Хорх, которая в одном месте образовывала мелкое озерцо. Баатар повел нас вверх к скалистому отрогу другого хребта, откуда перед нами, как на карте, развернулось прошлое. Во все стороны не было видно ни одной юрты, но я стоял на месте, которое когда-то заполонили монгольские стяги. Тысячу лет назад струившаяся под нами речушка разливалась на многие километры, и эти плодородные луга в каменном веке привлекали племена людей сочными травами и изобилием живности. Гора, на которую мы взобрались, когда-то возвышалась над берегом озера, а там, ниже, за завалами камней и под карнизами скалы, неглубокие пещеры, подле них были мастерские. Я различал на стенах очертания петроглифов, изображавших фигуры людей и животных. Спускаясь по склону горы, Баатар нагнулся и поманил меня к себе. В руках у него была горсть разноцветных камешков, сколов с разного рода артефактов, наконечников стрел, дротиков, ножей, которыми пользовались и торговали, наверное, по всей Монголии. Здесь, в этой широкой и часто посещавшейся долине и еще одной, что подальше, где разливается Онон, около 800 года н. э. впервые поселились монголы.

Слияние Онона и Хорха сегодня выглядит почти так же, как тогда, если абстрагироваться от маленького городишки Биндера, — кучки потемневших бревенчатых домов с разбитыми автомашинами колеями пыльных дорог. Монголы по — прежнему чувствуют себя как дома в саванне с разбросанными тут и там елями и кленами и в этой изрезанной невысоки ми холмами долине, где среди скал и возвышенностей неторопливо переваливается через мели Онон. Ныне новоприбывшим нет нужды устанавливать юрты. На склоне холма над рекой разбит летний лагерь праздничных юрт, они вы строились ровной шеренгой за свежевыкрашенным заборчиком. Сейчас там никто не живет, нет ни гостей, ни обслуживающего персонала.

Но затем последовала типично монгольская смена событий, и надвигавшаяся проблема обернулась удовольствием. В городе уже приметили наш автомобиль. Тут же замаячила машина с двумя молодыми женщинами в элегантных небесно-голубых гээрах, традиционных, до щиколотки халатах. Они старались запустить генератор, чтобы включить освещение и кухонную плиту. Не было горючего. Хишиг свозил их в город и обратно, и лагерь возродился к жизни, загорелись лампочки, на столе появилась еда, и нам сообщили добрую новость: на почте Биндера есть черно-белый телевизор. Дело было в воскресенье, 30 июня. После ужина мы поехали в го род, набились в дощатый домик, служивший постовым отделением, и, пробиваясь сквозь туман от статических помех и водки «Чингисхан», посмотрели финальную игру мирового чемпионата по футболу Бразилия-Германия, счет — 2:0.

То полчище монголов, которые подъезжали к Хентею лет 800 назад, видело место слияния рек точно так же, как я увидел на следующее утро: лес напротив, чуть подкрашенный лучами восходящего солнца, тучное поле, перерытое норка ми мышей-полевок и поросшее разнотравьем, белыми и желтыми цветами и карликовым кустарником. В небе звенит песнь жаворонка необыкновенной чистоты. Отдаленные холмы четкими контурами рисуются в хрустально прозрачном воздухе и просматриваются так же ясно, как рассыпанные внизу юрты. Тогда все было, конечно, более первозданным. Сегодня в нескольких километрах отсюда темно-коричневым мазком в пейзаж врезается Биндер с его бревенчатыми домиками, стало заметно меньше животных. В те далекие времена вон там, в степи, поднимая маленькие облачка пыли, легко и грациозно скользя в воздухе, уносилась прочь белохвостая газель, — сейчас газель найдешь разве что в самых глухих районах Гоби. Прекрасное место для тех, кто ищет где поселиться. Травы сочные, на этих пастбищах скот будет жиреть и множиться. Вверх по реке лесистые холмы Хентея обещали богатую дичь и убежище на случай войны для тех, кто знал, как потаенными звериными тропами уходить в за прятанные между кряжами гор глубокие долины и неприхотливые нагорья.

Пройдут века, и монгольские легенды станут утверждать, что эти люди были потомками волка и оленя. Что же, очень может быть, им было виднее, они знали, что два клана их предков назывались Волк и Олень. И очень может быть, что их народные сказания хранили сведения об их происхождении где-нибудь в горах к северу от великого сибирского озера Байкал или в глубинах Маньчжурии. К тому времени, когда пришла пора записать легенды в «Тайную историю», народная память потускнела, и в ней остались лишь туманные намеки на предков-зверей и «переход через море». Вероятно, эта группа кочевников-мигрантов уже называла себя монголами или как-то похоже, и китайцы узнали их имя, передавая его искаженным, — мен-ку или мен-ву. Но смысл этого слова вряд ли был кому-нибудь понятен.

Эти пограничные земли, где горы и леса севера встречаются с южными травянистыми равнинами, были тем тигелем, в котором лесные жители переплавились в степных скотоводов-степняков и научились образу жизни, который резко отличался от того, какой вело все остальное человечество.

В году 800-м н. э. этот образ жизни, если посмотреть на не го в более широком историческом и доисторическом кон тексте, был сравнительно новым явлением. Ибо 90 % своих 100 000 лет пребывания на земле люди были охотниками. Они жили в соответствии со сменой времен года, изучали повадки зверей и радовались дарам природы. Около 10 000 лет тому назад, по мере отступления великого ледника, социальная жизнь стала иной. Изменения стали исчисляться не эра ми, а тысячелетиями. Появились, быстро сменяя друг друга, две другие системы. Одна была земледелием. К 5000 году до н. э. земледельческие общины испещрили окраины континентов, забираясь вверх по долинам великих рек Египта, Месопотамии, Индии и Китая. Эта революция распахнула двери перед стремительным наплывом перемен, которые предопределили сегодняшний мир: рост населения. Богатство, досуг, города, искусство, литературу, промышленность, широкомасштабные войны, управление государством — большую часть того, что статичные урбанистические общества называют цивилизацией.