Твори каждый свой день во славу Божью, с самого утра. В момент пробуждения человек еще не знает, кто он такой, какие его окружают проблемы и сложности. Поэтому идет умываться и смотрит на себя в зеркало, вроде бы как заново с собой знакомится. С самого раннего утра благодари Господа за все, за что сможешь, и дни твои будут благословенны. А вечером поблагодари за то, что справилась с этим днем, поблагодари за все хорошее, что случилось.

Мне вдруг стало так спокойно, хорошо, словно это рядом не отец Федор, а Святой Дух спустился и залечил мое сердце. Я только и могла вымолвить тихонько:

— Спасибо, большое спасибо. Я все так и сделаю, больше никаких жалоб. И уговорю маму с бабушкой не жаловаться, а думать о хорошем, говорить о хорошем и благодарить.

— Вот, Лиза, и славно будет, — вновь чудотворно улыбнулся отец Федор.

Тем временем мы уже дошли до моего дома. Я тепло попрощалась с отцом Федором, и мы обменялись телефонами и адресами.

Дома я быстро покормила Богдана, успокоила маму и бабушку и мгновенно уснула глубоким сном без сновидений. Завтра я все осмыслю и начну новую, светлую жизнь со светлыми мыслями и чистой энергией. Прочь жалобы и нытье!

…Утро. Пять тридцать утра. Звенит будильник… Что же было вчера? Что-то изменилось… Из дымки сна проявляется вчерашняя картинка, и мое сердце наполняется каким-то новым чувством, смесью надежды и нежности. Как прилежная ученица, начинаю вспоминать, что должна сделать. Так… Помолиться. Поблагодарить.

Нет ничего проще! Так, глаза открываются. Значит — я вижу! Моя бабушка не видит, множество людей в мире не видят. Я — вижу. Спасибо!

Я встала с кровати и зашла в ванную комнату. Душ решила принять в этот день не холодный и злой, как обычно, а теплый. Зачем мучиться? Теплые струи воды обволакивали тело нежностью, и я мысленно благодарила за то, что есть вода и она может быть теплой. Одно существование воды в мире — это большое счастье. Спасибо, что есть вода в этом мире, и спасибо, что она может быть такой теплой и ласковой.

Затем настало свидание с моей ненавистной кухней. Я открыла дверь и вдруг поняла, что она все-таки довольно уютная и теплая. Проростки лука на подоконнике выглядели задорными чиполлинистыми ребятами. Можно выпить божественного чая. Это ведь и вправду напиток богов. Благодарю.

Когда я взяла Богданчика на руки для кормления, произнесла целую кантату благодарности Богу за то, что он подарил мне такое прекрасное сокровище, как мой любимый сын, за то, что у меня есть молоко и я могу испытывать счастье: кормить грудью малыша. Многие женщины лишены этого счастья.

Я оделась и вышла на морозную улицу. Воздух пах свежим арбузом и молоденьким огурцом с грядки, неторопливые снежинки падали, лениво кружась в медленном танце. Красиво.

Мое тело, молодое и энергичное, совершало бросок через мост. Мост тоже очень красивый, изящно выгнулся, припорошен снегом. Наверное, Терлецкий мог бы его изобразить в какой-нибудь картине. Я вступила на мост с каким-то новым, мистическим чувством. Мне почему-то казалось, что я перехожу из одной жизни в другую. Старая серая жизнь кончилась, а впереди, на другом берегу, — свет и радость ждут меня с открытыми объятиями и искренними улыбками, как у отца Федора.

По дороге я вспомнила и начала твердить безостановочно: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя». Вначале я все время сбивалась, а к концу пути автоматически стала повторять эту фразу и думать о чем-то другом. Эта фраза стала фоновой для моего мозга. Я повторяла ее безостановочно десять раз, сто раз, тысячу, десять тысяч. Мне стало легче дышать, в глубине сердца что-то теплело и восстанавливалось. Я чувствовала себя в полной безопасности. У меня есть надежда, все будет хорошо. Я поймала себя на том, что невольно улыбаюсь и прохожие почему-то тоже улыбаются мне в ответ. Я не шла, а просто летела, почти не касаясь земли, не чувствовала холода, горечи своего положения и своих скорбных потерь. «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, грешную, помилуй Богданчика, маму, бабушку, отца Федора, моих подруг и друзей, Россию и всех людей в мире, моих любимых испанцев, латиноамериканцев, всех-всех, Терлецкого, одинокую злую Хасимову, даже пьяницу Ельцина, который предал всех нас, стравил все братские народы и разрушил Советский Союз вместе со своим болтливым предшественником с черной меткой на голове. И их — тоже помилуй.

Господи, Иисусе Христе, помилуй мя, грешную».

В метро я не только смотрела на крой и фасон, а вглядывалась в лица людей. Мне некоторые понравились. Одна женщина рядом со мной читала газету, и я через ее плечо прочитала кусочек статьи. Это было небольшое интервью с матерью Терезой Калькуттской. Мне вдруг прямо в глаза попалось ее высказывание: «Если ты не можешь пока сделать большое дело, то сделай с большой любовью малое дело, делай его со всей своей энергией Божественного». Здорово сказано, мне понравилось. Как раз в русле моего неземного настроения.

В офис я прибыла в самом прекрасном расположении духа. Включила на полную катушку музыку, стала планомерно очищать свой кусок планеты Земля, не забывая нашептывать периодически: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя».

Братья-начальники сегодня отсутствовали, зато моя фея-бухгалтерша прибежала самой первой и предупредила меня, что Алексей и Сергей приедут в офис с небольшой группой американцев, поэтому все должно сиять и блестеть как в первый день творения. Что ж, сегодня это мне по плечу. Раззудись, плечо, размахнись, рука. К полудню все было в самом лучшем виде, сверкало и блестело.

…Они ввалились большой толпой, и я с легким ужасом увидела их американские ботинки с грубыми рифлеными подошвами, которые на вычищенном сером ковролине офиса тут же отпечатали черные потеки грязного снега. Я немедленно стала оттирать эти пятна, почти ползая у них под ногами, старалась превратиться в невидимку. Это мне не удалось. Один из американцев отозвал нашего переводчика Дениса и тихо, посмеиваясь, спросил:

— Где вы нашли такую красивую уборщицу? В Америке она бы имела фантастическую карьеру фотомодели, ее можно было бы снять в журнале «Плейбой» — уборщица перестройки или уборщица ельцинских реформ чистит новую Россию от коммунистического прошлого. Ну, как моя идея? У нее что, силиконовая грудь?

Я знала не только испанский, но и английский, все прекрасно поняла, вспыхнула и сердито посмотрела на Дениса. Американец и Денис смутились, переглянулись и засмеялись.

— Она знает английский, — почесывая шею, сказал Денис. Он явно не хотел обижать америкоса и не знал, как выкрутиться поэлегантнее из щекотливой ситуации, сохранив национальную гордость. Тогда американец направился прямо ко мне.

— Говорите по-английски? — спросил нахал, не отрывая взгляда от моей натянутой майки.

— И по-английски, и по-испански, — гордо ответила я. — У нас в России даже уборщицы говорят на двух языках, ясно?

Он снова засмеялся, демонстрируя белозубую американскую улыбку. Без комплексов, хмырь, явно без комплексов. На вид ему было около тридцати лет, худой, в круглых очках, как у ботанов, начинающий лысеть. Он явно не миллионер, слегка побитый молью американец. Я недавно читала, что бедные и невезучие американцы ломанулись в Россию. Здесь для них настоящий финансовый рай, они покупают прекрасные шубы и пальто советского производства по десять долларов, шампанское за доллар и красивых женщин в неограниченном количестве за майки с американским флагом и залежавшиеся джинсы. Экономика должна быть экономной.