Проверяющим стал флигель-адъютант Александр Бенкендорф. Как человек храбрый и честный, он быстро вскрыл всю неприглядную картину. Грабеж велся через подручных губернатора, земских исправников. Они, получая по 2 тысячи рублей в год официально, драли в один присест взятки того же размера. Один из исправников вдобавок брал с крестьян овес, сено и подводы, выгонял по две сотни баб работать на свои поля в самую горячую пору, требовал с сел поставлять ему баранов, всякую живность и съестные припасы в огромных количествах. Он же подбивал крестьян вступать в споры с помещиками, а потом наживался на улаживании этих конфликтов.

Итак, губернатора и его мафию изобличили. Его даже сняли с должности, а некоторых губернских чиновников отправили под суд. И что же? Вы думаете, что губернатора Бравлина повесили в назидание другим? Или, на худой конец, на каторгу сослали с конфискацией всего имущества? Ничуть не бывало. У Бравлина нашлись покровители в Санкт-Петербурге (видимо, поделился зело), и в мае 1819 года Государственный Совет признал его полностью невиновным, постановив выплатить бывшему губернатору все его жалованье за то время, пока он находился под следствием ( Д. Олейников. «Бенкендорф». С. 175).

Правление императора Николая I в 1825–1855 годах стало торжеством тотального воровства. В сущности, правление Николая Павловича сильно напоминает «нулевые годы» в РФ. Тот же огромный, неповоротливый, дошедший до маразма государственный аппарат, который ворует на каждом звене, на каждой ступени. Та же бессмысленная регламентация каждой стороны жизни, когда ни шагу нельзя ступить без разрешения, лицензии или инструкции. То же стремление к стабильности любой ценой, хотя это – стабильность деградации и углубления отставания от прочего мира. Стабильность без смысла, стабильность во имя сохранения воровской и косной системы. И даже словечки похожи. По воспоминаниям фрейлины Анны Тютчевой, Николай Первый любил говаривать: «Я тружусь, как раб на галерах». Правда, разница все же есть: если Николай Павлович действительно работал по 16–18 часов в день, отличаясь спартанскими привычками, то его эпигону оборудовали в большом белом здании финтес-центр, бассейн и лыжный тренажер, где тот проводит долгие часы. И если царь учил своих детей в России, то эпигон своих – в Европе.

К сожалению, при всех хороших качествах и личном благородстве Николай Первый слишком тяготел к показухе при забвении интересов Дела (и это окончится позорным поражением в Крымской войне), в борьбе с коррупцией оказавшись почти полностью бессильным. Ему приписывают выражение: «В России не ворует только один человек – это я». Не помогло даже создание жандармского Третьего отделения во главе с честным фронтовиком – Бенкендорфом.

Воровали тогда чиновники до самозабвения, оргиастически, везде и все, что только можно. Как и РФ сейчас, тогдашняя Россия напоминает человека, густо облепленного кровососущими: вшами и клещами. Причем так густо, что подчас не видно живого тела. Этакая, знаете ли, омерзительно шевелящаяся масса. Забыв о чести и совести, крали все, обкрадывая даже раненых солдат и инвалидов. Как и в теперешней РФ, официальные зарплаты чиновников и судей были малы, и государство как бы само толкало их на воровство. Суды оказывались парализованными с помощью взяток, чиновники защищались круговой порукой.

Крали миллионами рублей. По нынешним временам цифра эта не впечатляет. Но вы, читатель, учтите: в 1863 году все доходы имперского бюджета составляли 350 миллионов целковых. Так что украсть миллион «рэ» в те времена – это как если бы «спионерить» 700 миллионов долларов в наши дни. А крали все, доходя порой до высшей подлости.

Давайте возьмем для примера биографию выдающегося русского хирурга Николая Пирогова, одного из героев Крымской войны.

«…Выполнив в Петербурге несколько тысяч операций, Пирогов пришел к выводу, что выздоровление раненого зависит не столько от мастерства хирурга, сколько от выхаживания в больнице. В Медико-хирургической академии Николай Иванович воевал с директором госпиталя Лоссиевским, при котором у раненых крали все: постельное белье, мясо с кухни развозили по чинам администрации, вместо лекарств выдавали подозрительного вида масла, бинты и корпию (метелочки из ниток для промокания ран), снятые с гноящихся ран, собирались продавать коммерсантам. Лоссиевский был со скандалом уволен, но слишком много сил, нервов и времени было истрачено на то, чтобы избавиться от ОДНОГО высокопоставленного вора. Пирогову стало ясно, что увольнениями начальства госпитальную администрацию быстро оздоровить трудно. И пошел другим путем.

Наблюдая за казнокрадом, он уяснил, что для крупных хищений сановнику необходима сеть подчиненных-исполнителей. Один из них, скажем, заведует складом белья, второй – аптекой, третий – транспортом, четвертый – канцелярией, пятый – кухней, шестой управляет санитарами в палатах, седьмой принимает пожертвования на госпиталь. Все они в кулаке у начальника, который раздает им награды, жалует или понижает в должностях, поэтому обязаны участвовать в накоплении «товара» и перепродаже краденого, а затем делиться прибылью с хозяином.

…Хитрые Пирогов и великая княгиня проделали «дыры» в воровской сети госпитального начальства. Все «благородия» и «высокоблагородия» в чинах майоров-полковников остались на своих местах управляющих. Только на должности госпитальной обслуги, а также на заведование складами были взяты сестры независимой Крестовоздвиженской общины. Они жили на полном обеспечении великой княгини, а «герои тыла» были уволены или отправлены на фронт.

Так появились прежде невиданные, бережливые, с твердым характером сестры-хозяйки и сестры-аптекарши, наводившие ужас на интендантов и каптенармусов. В Херсоне сестры милосердия привлекли к суду аптекаря, и вор застрелился.

Захотят теперь «господа начальники» госпиталей что-либо утянуть, а в кухне – сестра общины, дворянка Домбровская, на транспорте дежурит старшая сестра княгиня Бакунина, лекарства выдают сестры фон Лоде и Грабаричи, принимают пожертвования и составляют опись имущества вольнонаемная Толузакова и дочь священника сестра Медведева. Если и не полностью заменяют прежний персонал, то везде следят за порядком и законностью. Даже крестьянка, чувствуя за собой высокого покровителя, в обиду раненых не даст. Карьера сестер милосердия определяется мнением о них раненых, местных руководителей общины – Николая Ивановича Пирогова и великой княгини Елены Павловны. И не могут своей властью госпитальные чины ни наградить, ни разжаловать их. Попробуй-ка они предложить женщинам «войти в долю», когда Екатерина Бакунина сказала о своей главной цели так: «Я должна была сопротивляться всеми средствами и всем своим умением злу, которое разные чиновники, поставщики и пр. причиняли в госпиталях нашим страдальцам; и сражаться и сопротивляться этому я считала и считаю своим священным долгом».

Николай Иванович поручил сестрам раздачу денежных пособий. В период Крымской войны тем солдатам и матросам, у кого нет ноги, давали 50 руб., у кого нет руки – 40 руб., у кого нет обеих конечностей – 75 руб. Немалые суммы по тем временам, на которые инвалиду можно было обзавестись хозяйством.

«Наши раненые просят взять деньги на хранение, – вспоминала Екатерина Бакунина, – но, приняв, надо записать все аккуратно: имя, полк, родину, родных. У меня в один день собралось до 2000 руб. серебром, и как страшно было их беречь: ведь не имели мы сначала ни комодов, ни сундуков. Еще хлопотливее, если раненый просит рубль или 50 коп. и сестра должна разменивать 50-рублевые купюры, а разменять их тогда было очень трудно».