ошибался, но — все равно — он нашел его в своей поэзии, в огромном мире прекрасного, который он подарил людям, в самом ощущении жизни и, в величайшей и нежнейшей любви к Родине и ее людям.

И цветы, и шмели, и трава, и колосья,

И лазурь, и полуденный зной

Срок настанет — Господь Сына блудного спросит:

«Был ли счастлив ты в жизни земной?»

И забуду я все — вспомню только вот эти

Полевые пути межколосьев и трав –

И от сладостных слез не успею ответить,

К милосердным коленям припав.

И.Бунин

Часть III

На следующий вечер долго не мог уснуть, думал о предстоящем отъезде, о прожитом дне, о встрече с интересной старушкой.

Но главное было то, что мои мысли все больше занимала Сильвия.

Какая чуткая и тонкая натура. Просто мудрая девушка.

Дни, проведенные вместе, мне стали казаться самыми счастливыми — это уже потом со временем.

Вспоминая нашу совместную поездку в Асеновград, я перед глазами вижу, как она, покупая билеты, ни за что не соглашается, чтобы я заплатил деньги. Садимся в автобус и едем в соседний городок.

Я положил руку на ее обнаженное плечо, она, взглянув на меня, промолчала.

— Сильвия, а где живут твои родители? — спросил я.

— Недалеко, в деревне, там, где начинаются наши знаменитые Балканские горы.

— Поедем к тебе в гости — предложил я

— Поедем — согласилась она.

Но я знал, что мы никуда не поедем. Спросил просто так, интересно было узнать, что она ответит.

Как-то я еще спросил:

— А если я тебя увезу с собой?

Она ответила:

— Мама не отпустит.

— Сколько тебе лет?

— Девятнадцать.

— А мне 29, много? — Спросил я ее.

— Нет, не много — ответила она.

На этом закончился наш диалог.

В городке, куда мы приехали, был прекрасный книжный магазин. Я стал рассматривать и подбирать то, что хотелось купить. Отобранные книги откладывал в сторону и, подойдя к кассиру, хотел расплатиться.

Сильвия, стоя с такой же стопкой книг, но уже завернутой в бумагу, сказала:

— Я уже рассчиталась. Это мой подарок тебе.

Я буквально растерялся от таких действий, стал возражать и что-то ей объяснять, что это нехорошо, и т. д. Тогда она тихонько сказала:

— Когда я приеду к тебе, ты мне тоже купишь подарок.

Потом мы сходили в кафе. Я сказал Сильвии, чтоб заказывала что хочет, а рассчитываться буду я, иначе я просто буду обижен. Она засмеялась и согласилась.

Потом был вечер. Мы стояли на террасе и смотрели на раскинувшийся перед нами и мелькавший рекламными огнями город. Было тихо, затем подул легкий ветер.

Я молча поцеловал ее в щечку.

Продолжая смотреть вдаль, о чем-то думая и не поворачивая головы, она сказала:

— Я тебе что-то скажу, если ты не обидишься.

— Не обижусь, — ответил я.

— Я хочу, чтобы мы остались друзьями.

— Почему? — спросил я.

— Не знаю, опустив глаза, тихо сказала она.

Я не придал особого значения этим словам, просто промолчал.

И не стал выяснять, почему она так думает. Пусть будет так, как должно быть.

А как должно быть? Какова судьба, так и будет.

А что такое судьба?

По мнению древних, она загадочна. И это хорошо.

Видно природа хорошо придумала, чтоб человек не все помнил и не знал, что будет впереди.

По мнению Монтеня, судьба поставляет нам только сырую материю добра и зла.

И наша душа более могущественна в этом отношении, чем судьба — использует и применяет её по своему усмотрению, являясь, таким образом, единственной причиной и распорядительницей своего счастливого или бедственного состояния.

А есть еще мнение, что существует две силы: дайва и пурушакара, т. е. судьба и энергия личности, которая может изменить и даже свести на нет силу судьбы. Поэтому и не было пророка, который безошибочно мог предсказать будущее. Это совсем не значит, что предсказаниям не нужно верить. Все предсказания справедливы лишь отчасти, потому что у каждого человека есть своя собственная воля, которая взаимодействует с судьбой. Неверно, что судьбу нельзя изменить. Часто можно видеть, что, когда человек от обычной жизни переходит к духовной, предсказания гороскопа уже не применимы к нему в полной мере. Следовательно, можно заключить, что достижение духовного сознания может запросто изменить предсказанную судьбу. Когда человек перейдет на этот уровень, у него будет больше свободы. А когда у него будет высшее состояние духовного сознания, он обретет неограниченную свободу. Судьба не будет его сдерживать, он станет хозяином свой судьбы.

Ветер постепенно стал усиливаться. В воздухе появились крупные крапинки дождя.

Мы спустились ко мне в комнату. Каждый думал о своем, а может об одном и том же. Как тяжело иногда бывает выразить словами те тонкие движения души, которые посещают нас в редкие минуты.

Трудно бывает и искать причину, а вместе с ней и то место, где произошла трещина в сближении и совместного развития двух человеческих душ. А уж выразить словами…

Но, так же часто это происходит по нашему недопониманию. А когда понимание пришло, того и гляди эта же самая неустойчивая душа требует нечто другое.

И только одно время является самым верным критерием оценки истинности и самым большим лекарем человеческих душ.

Сильвия мне нравилась. Нам вдвоем было хорошо. Кажется, я влюбился. Я не хотел думать ни о чем другом — мне казалось, что так должно быть и это будет длиться постоянно.

Приблизившись к ней, я взял ее за руки и несколько раз поцеловал. Она вдруг отодвинулась и стала смотреть на меня. Наши взгляды встретились, она ровно и как-то серьезно сказала:

— Ты меня целуешь как любовницу, и затем, опустив глаза, добавила — ты меня не любишь.

— Почему как любовницу, недоумевая, спросил я.

Ах, эти слова. Вы как спасательный круг иногда приходите к нам на помощь и в устах некоторых творите чудеса.

А бывает так, что вы ненужно грубы, но опередив мысль, вы рождаетесь, чтобы исказить истинность явления.

— Не знаю — ответила Сильвия. Ее взгляд застыл, лицо выражало грусть.

Мне как-то стало неловко, но я что-то начал говорить, перешел на веселый тон и вызвал этим у нее смех. И мы, как будто ничего не произошло, стали мирно беседовать.

Что было потом? Много хорошего было и потом. Но был вокзал, прощание и слезы. Да, были слезы.

От волнения, от расставания, от того что было, от того, что могло быть, но не состоялось. Но главное, от того, что мы ясно себе представляли, что прощаемся навсегда — такое больше