Кит не сдерживает улыбки.

— Я не была слепа, милая. Это все мультиперспективность. Одни и те же события с разных точек зрения.

— Прибереги свои литературные приемчики для кого-то другого. — В глазах у Марго холод. — Это ничего не меняет.

— Да. Ты права, — соглашается Кит, — это ничего не меняет. И это не вернет того, что ты сознательно уничтожила.

Из Марго словно выбили весь воздух, она долго смотрит на мать, эмоции на ее лице быстро сменяют одна другую: шок, злость, печаль.

— Прости, — говорит наконец она. — Ладно? Прости меня за все.

Глядя на Марго, Кит чувствует, как что-то внутри рушится, точно песчаный замок, смытый волной. Она пытается подавить желание обнять дочь, потому что совершенно не представляет, как та отреагирует.

— Поговори со мной, — говорит она мягко, — объясни мне, Марго. Почему ты это сделала? Помоги мне понять, за что ты хотела заставить меня так страдать.

— Я… я… — Марго мучительно пытается подобрать слова, но закрывает глаза. — Я не… Я не могу.

Кит почти физически чувствует боль, глядя на то, как борется сама с собой ее младшая дочь. Она отчаянно хочет, чтобы та сказала ей хоть что-то, но Марго делает глубокий вздох, и когда снова открывает глаза, лицо ее как будто скрывается за непроницаемой маской.

— Как это может быть извинением, — говорит Кит, пытаясь подтолкнуть дочь к откровенности, если ты не можешь объяснить причину своего поступка.

Марго пожимает плечами и опускает взгляд, и эта поза мгновенно вызывает в голове Кит давний образ шестнадцатилетней дочери. «Что? — хотела закричать она. — Что случилось с тобой тогда, что тебя так изменило?» Но вместо этого она просто смотрит на дочь. Затем тяжело вздыхает:

— Хорошо. Пусть будет по-твоему. Следующие несколько дней нам предстоит провести под одной крышей. Об одном прошу тебя: не испорть праздник сестры.

Марго кивает:

— Как я уже говорила, я здесь ради Люси. И уеду прежде, чем ты успеешь что-то заметить. — Она смотрит на нарезанный базилик. — Думаю, я не буду ужинать, — добавляет она тихо, — аппетит пропал.

Кит не пытается ее остановить и просто молча ждет, слушая шаги Марго на лестнице. После чего заново наполняет свой бокал. Одновременно со стуком двери в спальню она делает долгий глоток, берет деревянную ложку и перемешивает спагетти, подцепив одну для пробы, выливает воду из кастрюли, добавляет масло и травы, которые нарезала Марго, кедровые орешки и тертый сыр, выкладывает готовое блюдо на тарелку и относит его к обеденному столу.

Тишина сгущается, пока она ест, сердце постепенно успокаивается и уже не стучит так гулко. Именно этого она и опасалась: что следом за Марго в дом вернется ее мрачное настроение. Она надеялась, что время смягчило ее обозленную, непознаваемую дочь, но Марго вернулась во всей своей красе, полная возмущения и быстро закипающего гнева. Кит не нравилось, что это так сильно отзывается в ней. Боль от одного воспоминания о горе, что принесла ей Марго, оказалась все так же сильна. Ее сводило с ума то, что она и на шаг не приблизилась к пониманию причин произошедшего. Какую пользу может принести извинение, если оно было сделано под давлением да еще и без какого-либо объяснения.

Вскоре Кит понимает, что тоже потеряла аппетит. Отталкивает тарелку в сторону, вываливает остатки спагетти в мусорное ведро и моет посуду. Одна кастрюля. Одна деревянная ложка. Одна тарелка. Одиночество, отраженное в единичных предметах, проходящих через ее руки. На кухню заглядывает кот и призывно мяукает, ластясь к ее ногам. Бросив горсть корма в миску, она гладит его старую голову, он принимается неспешно есть.

Конечно, так было не всегда. Она помнила времена, когда девочки еще были маленькими. Когда они с Тедом все еще были вместе, и дни проходили в бесконечном хаосе, отвлекающем и разлаженном, и ей никогда не хватало времени на себя и собственные мысли. Помнила ту совсем далекую пору, еще до рождения девочек, когда они с Тедом были вдвоем, как весело и беззаботно они проходили через первые годы отношений, не обращая внимания на трудности, обустраиваясь в этом доме, пока Тед работал над пьесами, а Кит с оптимизмом смотрела в будущее.

Как странно, что именно она теперь живет в Уиндфолзе одна… И именно она теперь работает за столом в его кабинете в башенке. Она стоит у окна в кухне, глядя на яблони, окрашенные закатным солнцем. Через два дня состоится свадьба Люси.

Люси. Выходит замуж. Кит несколько секунд пробует эту мысль на вкус, пытаясь понять, какие чувства та вызывает. Когда Люси поделилась с ней своим внезапным планом, она забормотала, уверяя, что, конечно, все можно провести здесь, в Уиндфолзе, и да, все приедут, да, возможно, даже Марго. Она согласилась, что все будет хорошо. И только сейчас поняла, что тогда не полностью осознавала реальность происходящего. Что милая светловолосая малышка, сидящая на детском стуле и стучащая по подносу, во всю силу легких выкрикивая какую-то детскую нелепицу, та длинноногая девчушка со спутанными волосами, прыгающая в саду, та расслабленная девушка, едва сдающая экзамены, но способная дать фору любому на баскетбольном поле или катке, девочка, ставшая женщиной, объехавшая весь мир и открывшая собственное дело, — она выросла и теперь выходит замуж. И превращение это оказалось столь ошеломительным, словно кто-то нажал на кнопку быстрой перемотки.

Так много всего изменилось, все три девочки уже взрослые, Ева стала матерью, Люси выходит замуж, а Марго занимается бог знает чем в своем Добровольном изгнании. Стоя у окна кухни, она поражалась еще одному витку времени: так странно накладывалась женщина за пятьдесят, которой она стала, на прошлую себя, стоящую на этом же самом месте и глядящую на тот же самый вид из окна, который был, когда Тед и суетливый агент по недвижимости нависали над ней с обеих сторон Эти два образа соединились, слились в гармонии, словно две точки по краям сложенного пополам листа бумаги. Она закрыла глаза. «Это то самое место, — сказала она ему тогда, — я чувствую это».

Вспомнив те слова, она почти чувствует объятия Теда, тепло его дыхания на шее. Она хочет задержать их подольше, почувствовать его присутствие за спиной, вспомнить, как он держит ее руки в своих и как оба они держат в руках их общее будущее, о котором мечтали. Каким ненадежным оно оказалось. Каким хрупким. Ох, Тед, это ведь должно было быть то самое место.

Она открывает глаза. Солнце уже село, и из потемневшего окна на