– Какая связь между Эриксоном и Циклопом?

– Тот, кто оставил эти слова на коробке, хотел, чтобы Дарий обязательно прочел записку, которую тот при других обстоятельствах, возможно, и не стал бы читать. Если бы на коробке написали «Прочтите обязательно», он мог бы заподозрить что-нибудь неладное.

– Черт подери, Исидор! Перестаньте демонстрировать свою образованность и помогите мне!

Он улыбается, медлит, потом небрежно бросает:

– Ну что ж, на основании той скудной информации, которую вы сообщили, могу сделать вывод, что история этой странной смерти началась задолго до рождения людей, сыгравших в ней главную роль.

– Что это значит? Хватит говорить загадками!

Исидор выдерживает паузу и отвечает:

– Я считаю, что самый главный вопрос, который вы должны себе задать, чтобы успешно завершить расследование, – это «Почему люди начали смеяться?».

321 255 лет до нашей эры

Восточная Африка, место, где позднее будет Кения

Два племени гоминидов издалека заметили друг друга. Обычно небольшие стада кочующих людей избегали встреч. Но на этот раз, быть может из-за хорошей погоды, они решили вступить в борьбу и попытаться завладеть самками соседей.

Они сошлись в жестокой схватке, каждый старался бить как можно сильнее и быстрее, используя палки и обточенные камни, чтобы нанести максимальный ущерб противнику.

Во время сражения два вождя заметили друг друга и обменялись вызывающими взглядами. Вожак северного племени был коротышкой с большими ногами. Предводитель южной группы – широкоплечим великаном. С решительным видом они начали приближаться друг к другу.

Это привлекло всеобщее внимание. Толпа окружила вождей, чтобы наблюдать за их борьбой. А те, подбадриваемые криками соплеменников, окидывали друг друга грозными взглядами, рычали и гримасничали. Они пугали друг друга, топали ногами и выкатывали глаза. Все присутствующие чувствовали, что это великое противостояние решит судьбу одного из племен.

Наконец, вожак южного племени с хриплым воплем бросил в лицо сопернику горсть песка и, пока тот тер глаза, опрокинул его на землю. Затем южанин схватил большой камень и высоко его поднял, намереваясь расколоть голову врага, как орех.

Соплеменники за его спиной принялись дружно издавать звуки, означавшие: «Убей! Убей!» А противники начали кричать нечто вроде: «Вставай! Вставай!»

Вожак южного племени прицелился, чтобы с первого удара размозжить голову северянина. На секунду все замолкли. Сама природа, казалось, затаила дыхание.

И именно в этот миг прямо в глаза человеку, поднявшему высоко вверх камень, нагадил пролетавший над ним гриф.

От неожиданности внезапно ослепший южанин выронил камень, который упал ему на ногу. Он издал пронзительный визг, означавший: «Ой, как больно!», и принялся скакать на месте, держась обеими руками за ногу.

Для лежащего на земле человека события происходили, словно в замедленной съемке. У него в голове как будто что-то щелкнуло. Страх исчез. Появилось какое-то щекочущее тепло в горле. Оно поднялось ко рту, затем поползло вниз к животу. Диафрагму свело судорогой, и с губ сорвался звук, напоминающий икоту.

Все это длилось доли секунды, но, как только физиологический процесс начался, остановить его уже ничто не могло. Вожаком северян овладело нечто вроде шумного приступа отрыжки.

Он смеялся.

Вскоре, словно заразившись от предводителя, все остальные члены племени северян принялись икать, выражая облегчение и удивление при виде столь неожиданной развязки, свалившейся прямо с неба. Представители южан, поколебавшись, тоже поддались освободительным спазмам.

Такое случалось не в первый раз, но прежде смех был явлением индивидуальным или, максимум, внутрисемейным. А сейчас несколько десятков человек хором, одновременно, хохотали над одним и тем же событием.

Вожак южан, вытерев с лица помет грифа, собрался завершить то, что собирался сделать, но, увидев развеселившихся соплеменников, понял, что так поступать не следует. Он выбросил камень, и, следуя всеобщему примеру, тоже принялся смеяться. Убийство? Об этом никто уже и не думал.

В общем настроении что-то изменилось. До такой степени, что бывшие соперники решили объединиться в одно племя.

История о грифе, нагадившем с неба в судьбоносный момент, передавалась из поколения в поколение. Ее дополняли, иллюстрировали мимикой, жестами, обогащали деталями. И каждый раз слушатели смеялись так, словно видели эту удивительную сцену наяву.

Так родилась первая шутка, так люди впервые открыли способность вместе смеяться над одним и тем же событием.

Гораздо позже историки установили, что именно в ту эпоху человечество перешло на новую ступень развития.

Великая Книга Истории Смеха.

Источник GLH

Вороны дерутся над трупом маленькой мышки, чьи внутренности еще дымятся.

Лукреция возвращается на кладбище Монмартра и, пройдя мимо надгробия певицы Далиды, находит могилу Дария.

«Лучше бы тут лежали вы».

Он мог бы еще поставить тут зеркало вместо своей фотографии.

«Посмотрите-ка на себя: придет и ваш черед отправиться на съедение червям». Я уверена, ему бы это понравилось.

Она задумчиво стоит перед могилой комика.

Дарий, я продолжу расследование.

Я найду твоего убийцу.

Что посоветовал мне Исидор? Отправиться к началу времен. Найти самую древнюю шутку. Узнать, что впервые рассмешило наших предков.

Новый порыв ветра яростно треплет кроны деревьев.

Не знаю, зачем мне эта информация, и даже не представляю, где ее искать. Разве есть свидетельские показания? Кто это видел? Кто слышал? Кто мог об этом рассказать? Никто. Естественно, никто.

Тучи мчатся по небу, словно спешат открыть ей какой-то секрет.

А что впервые рассмешило меня саму?

Лукреция вспоминает раннее детство.

Свое рождение.

На кладбище.

Уже смешно.

Она достает пачку сигарет, но ветер задувает пламя зажигалки. Она прячет крохотный огонек в ладонях. Наконец ей удается закурить, и она глубоко затягивается, прикрыв глаза.

Родители оставили ее в корзине на чьей-то могиле. Могильщики нашли ее и отнесли в больницу.

Начать там, где все заканчивается, – разве не отличная шутка судьбы?

Затем ее отправили в приют для юных католичек «Нотр-Дам-де-ля-Совгард».

Навязывание религиозной морали вызвало у нее и ее однокашниц то самое «противодействие» Эриксона, о котором упоминал Исидор. Им говорили: «Никакого секса», «Никаких наслаждений», «Никаких радостей». И чем настойчивей их толкали к фальшивой добродетели, тем сильнее девочки стремились к греху.