– Опять, – но всё равно давал себя обнять.

Чаще всего зверёк подкрадывался сзади к барсучонку, становился невидимым и крепко-крепко обнимал его. И вместе со своим другом барсучонок неизменно говорил:

– Хыть!

Жила на свете свеча. В тот день, когда её пламя впервые зажглось, она увидела свой мир – большую комнату, которая пестрила яркими красками. Стены были украшены необычными узорами, на потолке висело несколько красивых и дорогих ламп, которые источали теплый свет, на полу лежал ворсовый ковер белого цвета, а диван, кресла и шкафы подчеркивали изысканность этой комнаты. Сама свеча стояла на массивном столе из красного дерева.

«Так вот, какой он – мир!» – подумала свеча, излучая счастье и восторг.

И тут она заметила руки, которые всё это время находились здесь, в комнате. Те самые руки, которые зажгли её. Свеча сразу влюбилась в них. Как ей нравилось, когда руки подходили к ней, брали её и переносили на другое место. Ей нравился запах этих рук, их нежность и, конечно, без внимания не остались золотые кольца почти на каждом пальце. Для свечи не существовало другого мира, кроме этой комнаты и этих рук. Пламя её горело ровно, а восковое тело не сгорало.

Так шли дни за днями. Но однажды в комнате появилась еще одна пара рук. В этот день любимые руки свечи не подошли к ней, не взяли к себе, а всё время провели вместе с новой парой чужих рук. Дрогнуло пламя свечи и стало гореть не так ярко, как прежде.

Так повторялось изо дня в день, пока однажды яркое пламя свечи не уменьшилось до маленького, еле заметного огонька.

В один из пасмурных осенних дней любимые руки взяли свечу и куда-то понесли. Как счастлива была свеча вновь ощутить знакомый запах, почувствовать родное прикосновение! Но что это? Родные руки протягивают восковое тельце к тем чужим рукам, которые свеча возненавидела. Она не хотела, чтобы к ней прикасался кто-то другой. Свеча со всей силы вспыхнула и обожгла руки, которые когда-то так любила.

От боли они уронили её. Свеча знала, что сейчас её поднимут. Она сожалела о том, что только что сделала. Да, руки подняли свечу, но так грубо, что та даже растерялась. Они с дикой ненавистью выбросили свечу в окно. Восковое тельце упало на сырую землю. С неба капал дождь, который погасил пламя. Лишь небольшой дым от тлеющего фитиля поднимался вверх.

А мимо проходило десятки, – нет, – сотни незнакомых рук.

«Так вот, каков мир на самом деле, – думала свеча, постепенно угасая. – Как много рук! Никогда не думала, что их так много. Как не думала, что мир может быть так жесток и намного больше одной комнаты».

Неужели ни одни руки не остановятся и не поднимут её? Нет, они проходят мимо, даже не замечая уже совсем потухшую свечу.

* * *

Что это? Свеча почувствовала, как кто-то осторожно пытается зажечь новое пламя. Она открыла глаза.

– Доброе утро, – услышала свеча мягкий и добрый голос.

Незнакомые руки держали её и ещё раз попытались зажечь хотя бы небольшое пламя, но свеча не поддавалась. Не могла она больше верить рукам. Хотя её удивило, что руки умеют разговаривать. Ведь прошлые руки ни разу не говорили с ней.

Добрые руки, не дождавшись пламени, лишь тяжело вздохнули, поставили свечу на пошарпанный подоконник и тихонько вышли за дверь. Свеча огляделась кругом: маленькая комнатка, простой стул и стол – вот всё, что было в этой комнате.

Вскоре руки вернулись. Они взяли свечу к себе, и она ощутила грубость треснутой кожи. Видно, эти руки много трудились. Они стали чистить свечу, нежно прикасаясь к её телу и всё время беседуя с ней. Свеча снова вспомнила руки, которые предали её. Они хоть и были нежными, но никогда не прикасались к ней с такой лаской.

Высушив и очистив свечу от грязи, руки попытались снова зажечь её. На этот раз свеча поддалась и зажглась новым пламенем, пусть небольшим, но руки были счастливы и обняли её. Свеча заплакала, и капля воска скатилась по её телу.

Так и осталась свеча жить у этих рук. Они заботились о ней, оберегали её, дарили любовь и нежность. И свеча загорелась вновь ярким пламенем. В зимние вечера руки приходили погреться у пламени свечи, и тогда она горела с наибольшей силой, на какую только была способна, не замечая, что при этом она уменьшалась в росте. Ей так хотелось крикнуть рукам, что она их очень сильно любит, вот только разговаривать свечи не умеют. А рукам и не нужны были слова. Они и так замечали любовь свечи к ним.

Я очнулась в больнице. Сначала не могла вспомнить, как здесь оказалась, но один за другим в памяти возникли яркие образы последнего дня: школьный концерт, счастливые родители, поездка домой, свет фар, визг тормозов, удар…

Медсёстры разговаривали между собой. Я разобрала лишь обрывки фраз: «Ей всего десять лет… Бедная девочка… Как ей сказать об этом?» Я встретилась глазами с одной из них.

– Ты проснулась? Это хорошо, – сказала она. – Мы сделали операцию на твоём глазу, он сильно пострадал. Через несколько дней ты уже будешь дома.

Я плохо её понимала. В голове вертелся лишь один вопрос, который сорвался с моих губ:

– Где мои папа и мама?

Говорить было тяжело, язык не слушался. Врач посмотрела на меня печальными глазами и медленно произнесла:

– О, милая, мне жаль, но мы спасли только тебя.

– Где мама? – спросила я ещё раз, не уловив намёка в словах медсестры.

Она села ко мне на кушетку и, положив свою ладонь на мою руку, ответила:

– Она на небесах. Как и твой отец.

– Они погибли? – взволнованно переспросила я.

– Мне жаль, – медсестра похлопала меня по плечу и вышла вместе со своей напарницей.

Я проплакала весь вечер, понимая, что теперь обрела статус круглой сироты.

Когда с моего глаза сняли повязку, оказалось, что он поменял цвет с небесно-голубого на пепельно-серый. Гетерохромия. Новое слово для меня.

Врач-окулист – дружелюбный мужчина лет тридцати – попросил закрыть один глаз, а потом второй и сказать, каковы мои ощущения. Я закрыла прооперированный глаз и улыбнулась ему. Когда я закрыла второй глаз, улыбка погасла, словно свеча. Нет, я не перестала видеть вторым глазом, но что-то явно было не так. Я как будто оказалась в другом месте: за окном пасмурно, в кабинете накурено, а доктор постарел лет на десять. Я снова поменяла глаза – и тут же мир изменился: за окном светило солнце, а врач снова был молодым. Несколько раз я поочередно закрывала глаза, проверяя, не галлюцинации ли это. Нет, два мира сменяли друг друга.

Когда я вновь закрыла здоровый глаз, постаревший доктор, сидя на своём месте, крикнул на меня: