не получается. Они смеялись и отвечать отказывались. Похоже, их сдерживало присутствие дона Хуана: они все поглядывали на него, как бы ожидая сигнала, разрешающего говорить. Видимо, дон Хуан дал такой сигнал, хотя я ничего не заметил, и Джон начал рассказывать.

— Я понял, что ты «готов», — сказал он, — когда услышал, как ты пукнул.

По словам Джона, пукнул я раз тридцать. Да нет, заметил дон Хуан, не больше десяти.

Джон продолжал:

— Ну мы все тогда к тебе подвинулись. Ты застыл, и у тебя начались конвульсии. Очень долго ты лежал на спине и двигал ртом, как будто говоришь. Затем начал биться головой об пол, тогда дон Хуан напялил на тебя старую шляпу, и ты это прекратил. Ты трясся и вздрагивал, лежа на полу; и так очень долго. Помню, все уже заснули, я только слышал сквозь сон, как ты пыхтишь и стонешь. Потом ты заорал, и я проснулся. Вижу — ты орешь и подпрыгиваешь. Ты бросился к воде, перевернул посудину и стал барахтаться в луже. Дон Хуан принес тебе еще воды. Ты сидел спокойно перед кастрюлей, когда вдруг вскочил и стащил с себя всю одежду, встал перед кастрюлей на четвереньки и начал пить как не в себя. Потом уселся и просто сидел, уставясь в пространство. Похоже было, что ты собрался так сидеть до самой смерти. Ну, мы все опять заснули, и дон Хуан тоже, как ты опять вскочил, завыл и погнался за собакой. Собака перепугалась, тоже завыла и рванула вокруг дома. Тут уже всем стало не до сна. Мы вскочили, видим — ты возвращаешься с другой стороны дома, собака мчится перед тобой, лает и воет, а ты за ней гонишься. Ты, я думаю, раз двадцать обежал вокруг дома, лая по-собачьи. Я боялся, что ты разбудишь всю округу. Вблизи здесь соседей нет, но твой вой можно было услышать за милю отсюда.

Один из молодых людей вставил:

— Ты поймал собаку и на руках притащил ее на веранду.

— Ага, и начал с ней играть. Ты с ней боролся, вы скакали и кусались. Да уж, было на что посмотреть. Моя собака вообще-то не очень игривая, но тогда вы просто катались и ездили друг на друге, как ненормальные.

— Потом вы побежали к кастрюле и начали лакать, — сказал молодой человек. — Ты вообще бегал с собакой к воде раз пять или шесть.

— Сколько это продолжалось? — спросил я.

— Без конца, — сказал Джон. — Один раз мы потеряли вас из виду. Наверное, вы побежали за дом. Слышно было только, как вы там лаете и рычите. Лаял ты до того похоже на собаку, что вас невозможно было различить.

— Может, это была одна собака? — спросил я.

Они засмеялись, и Джон сказал:

— Да нет, парень, ты лаял, и еще как.

— А потом что было?

Все трое посмотрели друг на друга как бы в замешательстве. Наконец ответил, глядя на Джона, молодой человек, который до этого все время молчал:

— Он поперхнулся.

— Ага, точно, ты вроде задохнулся и начал очень странно плакать, а потом упал на пол. Мы боялись, что ты откусишь себе язык; дон Хуан разжал тебе челюсти и плеснул в лицо воды. Тогда ты начал дрожать, и по всему телу у тебя опять пошли конвульсии. Потом ты затих. Дон Хуан сказал, что все закончилось. Было уже утро. Мы укрыли тебя одеялом и оставили спать на веранде.

Тут он взглянул на остальных, которые, казалось, едва удерживаются от смеха. Он повернулся к дону Хуану и что-то спросил. Дон Хуан усмехнулся и что-то ответил. Джон повернулся ко мне и сказал:

— На веранде мы тебя оставили потому, что боялись, как бы ты мне весь дом не обписал.

Все разразились хохотом.

— Что такое? — сказал я. — Неужели я…

— «Неужели ты»? — передразнил Джон. — Мы не хотели тебе говорить, но дон Хуан сказал, что можно. Ты обписал всю собаку с ног до головы!

— Что-что?

— Ну, ты же не думаешь, что собака удирала от тебя потому, что боялась? Собака удирала потому, что ты ее поливал.

Все покатились со смеху. Я попытался задать вопрос одному из молодых людей, но за общим хохотом ничего не было слышно.

Джон продолжал:

— Ну, мой пес в долгу не остался. Он тебя тоже обписал, как мог.

Тут уж все просто завыли от смеха, засмеялся и дон Хуан. Когда они как-то успокоились, я растерянно спросил:

— Что, неужели это правда? Все это в самом деле было?

Джон ответил, посмеиваясь:

— Клянусь: моя собака в самом деле на тебя мочилась.

На обратном пути я спросил дона Хуана:

— Неужели все, что они рассказали, правда?

— Правда, — ответил дон Хуан. — Только они не видели того, что видел ты. Они не понимают, что ты играл с ним. Поэтому я не вмешивался.

— Но неужели весь этот спектакль со мной и с собакой и то, как мы мочились друг на друга, — правда?

— Это была не собака! Сколько тебе повторять? Только так можно понять то, что с тобой было. Только так! С тобой играл именно он.

— А ты знал о том, что со мной было, до того, как я тебе рассказал?

Он на секунду задумался.

— Нет, просто я вспомнил после твоего рассказа, какой у тебя был странный вид. По тому, что ты не был испуган, я понял, что с тобой все в порядке.

— И что, все это в самом деле выглядело так, как они рассказывали, — что я играл с собакой и все такое?

— Проклятье! Это была не собака!

Четверг, 17 августа 1961

Я рассказал дону Хуану, что я думаю по поводу моего опыта. Насколько я понимал, с точки зрения обучения событие было катастрофическим. Я сказал, что с меня хватит одной встречи. Я признался, что все это, конечно, более чем интересно, но вновь искать подобных встреч я не собираюсь. Мне совершенно ясно, что такие истории не для меня. Одним из побочных следствий употребления пейота было странное недомогание — какой-то непонятный страх, какая-то тревога и меланхолия, не поддающаяся точному определению. И я в этом не находил ничего хорошего.

Дон Хуан рассмеялся и сказал:

— Ну вот, ты