Оперативник пошел к щиту. Я быстро прошел по коридору, делая вид, что ищу кабинет, и прошел в этот кабинет. Оперативник тем временем поднял рычаг, и свет зажегся. Я увидел, что в кабинете были двойные двери, поэтому я и не слышал разговора. За столом сидели какие-то испуганные ребята и несколько человек, при кобурах, которые активно беседовали с ребятами.

Не глядя на них, я вошел в кабинет и сразу представился: я адвокат такой-то по делу таких-то — указал на ребят, сразу показав тем, что у них есть адвокат. В их глазах сразу же блеснул луч надежды.

Оперативники не ожидали такого поворота дела. Один из них сказал:

— Послушайте, вы не имеете права сейчас с ними разговаривать!

— Это на каком же основании?

— Вы допускаетесь только с момента, когда в деле участвует следователь. Так вот, ваш следователь, вернее, их следователь, — поправился он, — в настоящее время свою работу закончил и придет только утром. А мы являемся оперативниками.

— Но вы же их допрашиваете!

— Нет, мы их не допрашиваем, мы с ними только беседуем.

«Да, вот оно, наше неравноправие, — подумал я. — Если за границей человека задерживают, то неважно, кто его допрашивает: оперативники, следователи, сыщики, какие-то другие лица, — всегда там должен присутствовать адвокат, и мы часто слышим в фильмах фразу: «Я не буду разговаривать, пока не приедет мой адвокат». У нас же все по-другому.

Оперативники могут разговаривать с твоим клиентом, могут запугивать его, чуть ли не применяя физическое или психологическое воздействие, а ты, адвокат, не имеешь права общаться с ним, а можешь только тогда, когда приедет официальный следователь. Это, конечно, неравноправное положение!»

— Хорошо, — сказал я. — Но могу я сказать несколько слов моим клиентам, раз уж я приехал?

К тому времени в кабинете появился еще один оперативник, поднявшийся снизу.

— А как же вы так быстро приехали? — сказал он, выдав этим, что он в курсе, что я сначала был в Центре международной торговли.

— Да вот так и приехал. За мою оперативность меня и уважают мои клиенты.

Самое главное для меня было то, что я смог сообщить своим клиентам, что у них есть адвокат. Это являлось важным психологическим фактором для них. Теперь они будут знать, что они не одни и что у них есть на кого опереться.

Когда я вышел из здания и направился было к своей машине, меня догнали два оперативника.

— Послушайте, мы хотим вам кое-что сказать. Вы знаете, у нас есть сведения, что вы связаны с организованной преступностью.

— Да что вы говорите?! — удивился я.

— А разве это не так?

— Конечно, я связан, но лишь в силу своих служебных обязанностей. А откуда у вас такие сведения?

— Мы запросили РУОП, — ответил оперативник.

«Да, — подумал я про себя, — меня уже записали в штатные адвокаты курганской группировки! Солоник, предыдущее дело с перевозкой оружия, а теперь я стал курганским адвокатом».

Это было совершенно безосновательное утверждение. Конечно, любые адвокаты обслуживают каких-либо людей, которые относятся к какой-либо группировке. Но совершенно нелепо утверждать, что если люди из Кургана, то они обязательно относятся к курганской группировке. Недавно зимой в одной из газет написали, что задержаны два преступника на улице Курганская в Москве.

И тут же журналисты причислили этих людей к курганской группировке. Хотя, как потом выяснилось, эти люди никакого отношения к этой группировке не имели.

Вернуться домой мне в этот день не удалось. Вновь позвонил Виктор и попросил встретиться с женой одного из задержанных. Через полчаса я уже был в условленном месте.

Жена задержанного попросила, чтобы я помог ей доставить продукты мужу. Это традиционная практика. Дело в том, что для любого человека, помещаемого в отделение милиции, совершенно не предусмотрено какое-либо кормление, потому что кормление более-менее возможно только в следственном изоляторе — СИЗО или ИВС.

Мы подъехали к отделению милиции почти в полночь. Я, посмотрев на окна второго этажа, увидел, что свет в них погашен. Значит, оперативники уже ушли. Через выходящего милиционера мы узнали, что задержанных поместили в камеры. Через того же милиционера мы договорились, чтобы им передали какую-то еду, соки. Заодно я узнал, когда будет следователь.

На следующий день в десять утра я вновь уже был в отделении милиции. Следователем оказалась молодая девушка лет двадцати пяти — двадцати восьми. Она проверила мои документы, посмотрела на ордер, выписанный юридической консультацией. Я поинтересовался у нее, в чем обвиняются мои клиенты.

— Они обвиняются в угоне автомашины, — сказала она.

— А можно мне посмотреть на протокол их задержания?

Она протянула мне лист бумаги — протокол. Из него мне стало ясно, что, со слов гражданина С., такие-то, то есть мои клиенты, были замечены на одной из стоянок вертящимися около одной из машин, которая через несколько дней была угнана с этой же стоянки.

— Ну, это не обвинение, — сказал я. — Это подозрение, не имеющее никакого юридического основания.

Она согласилась:

— Пока еще рано говорить о чем-то. Но следственные действия продолжаются. Сейчас мы проведем опознание с человеком, который видел их на стоянке. Если он их опознает, то мы их задержим на основании санкции прокурора.

— Хорошо, — сказал я. — Но я могу присутствовать на этом опознании?

— Конечно, — сказала следователь. — Это ваше право. Вы же адвокат.

Вскоре приехал пожилой человек — работник стоянки. На вид ему было лет пятьдесят-шестьдесят. Попав в отделение милиции, он, видимо, получил какой-то инструктаж у оперативных работников. Я мог предугадать, что они ему сказали: покажи на того-то и того-то. Тогда я решил их опередить. Я напомнил следователю, что при опознании должны присутствовать так называемые статисты, то есть совершенно посторонние лица, и человек, который должен показать на потенциальных преступников, должен этих людей выбрать из всех лиц, которые присутствуют на опознании. Она согласилась со мной.

Вскоре мы нашли таких посторонних лиц. Это были какие-то задержанные. Я опять попросил следователя, чтобы они были между собой схожими и одного и того же пола, и женщины, которые присутствовали среди этих статистов, не могут быть участниками опознания. Следователь вновь согласилась со мной, как мне показалось, постепенно раздражаясь от моей активности.

Когда мы, наконец, подобрали более или менее похожих статистов и посадили их на лавочку, ввели моих клиентов.

Я прекрасно понимал, что следующим шагом со стороны человека, опознающего потенциального преступника, будет действие, которое ему подсказали оперативники, то есть указать на Павла Зелянина и Андрея Т. У меня была единственная возможность воспрепятствовать этому лжеопознанию.