Алёна угрюмо молчала. Как-то не получалось пропускать мимо ушей речь Огнева. Мораль в них наличествовала, причём аж скулы от неё сводило, но забить, как раньше, не получалось. Может быть, потому, что в словах маминого мужчины содержалась изрядная доля правды, неприглядной, как нечищеная картошка. Могла ведь сообщение кинуть, объяснить, где и почему, когда вернётся. И геолокацию включить. И по ночам не шарашиться в сетевых игрушках, хотя вот этого, наверное, не могла. Но хотя бы скрыть! Чтобы маме было спокойнее.

— Любят не словами, — подвёл итог Огнев. — Любят — делами. Слово, не подкреплённое делом, — пустой трёп. Имей в виду. Пригодится на будущее. Всё, спокойной ночи.

Он отлепился от стены, которую подпирал, и вышел из кухни. Алёна скорчила ему в спину рожу, но больше по инерции, чем всерьёз.

Тим нашёлся, как профессор Ольмезовский и говорил, на территории Третьей Энергостанции. Вообще, это были такие дальние выселки, монорельсовый поезд шёл два часа с лишним. Здесь уже значения окружающему пейзажу не придавали: ухоженными были только лужайки перед комплексом станции, а дальше тянулись косогоры, засыпанные гранитными обломками, между которыми пробивались упрямые цветы. Алёна узнала сальвию, аптекарскую ромашку, вездесущие ночные фиалки…

Тим появился из проходной почти сразу, словно ждал её визита. Всё такой же растрёпанный, руки в брюках. Но на бейджике под логотипом Объединённых Энергосистем значилось: Флаконников Тимофей, ведущий инженер. И золотая молния психокинетической паранормы. Знаки паранорм в служебное время обязаны были носить все, за исключением телепатов: эти не имели права вообще скрывать свой ранг и внутриранговую ступень никогда. Злые языки говорили, что, мол, даже в борделе…

— Привет, — жизнерадостно сказал Тим.

— Ага, привет, — отозвалась Алёна.

Они пошли по узкой дорожке вдоль обрыва, из которого поднималось смешное лиловое облако, похожее на пузатого человечка в шляпе-колпаке. Станция находилась на изрядной высоте, здесь даже воздух был другим, — прозрачным, холодным и резким, со вкусом целебных трав высокогорных лугов…

— А что у тебя за паранорма? — полюбопытствовала Алёна. — Я в справочнике не нашла никакого «о-нор»'а!

— Линия неограниченного психокинеза, — коротко объяснил Тим.

— Та самая, с побочными эффектами, которую перестали разрабатывать двадцать лет назад? — уточнила Алёна. — Вот это да. Так тебе двадцать с хвостиком, так, что ли? А выглядишь как пацан.

— Это один из побочных эффектов, — хмыкнул Тим, — внешний вид. Довольно безобидный эффект на фоне прочих, — он поддел носком камешек, подбросил его в воздух.

Камешек — осколок серого гранита, — взмыл вверх, перевернулся несколько раз и пролился на землю сверкающим дождём. Простучали по земле тяжёлые капли, выжигая траву и тонкий слой почвы до скалистого основания…

— А обидные — какие? — спросила Алёна, рассматривая проплешины, от которых отчётливо потянуло горелым.

— Меня нельзя убить, — сообщил Тим, останавливаясь и рассматривая изломанный бесчисленными ледяными вершинами горизонт. — Вообще. Совсем.

— Разве ж это обидный эффект? — засмеялась Алёна.

— Для кое-кого — да, — пожал Тим плечами.

Алёна вспомнила вчерашний разговор с профессором Ольмезовским в лектории, и пересказала его. Тим внимательно слушал.

— Значит, Олег сделал стойку, — сказал он, изобразив профессора настолько похоже, что Алёна поневоле прыснула. — Это хорошо.

— Что хорошего? — спросила Алёна.

Ей не нравился настрой Тима. Но тот лишь пожал плечами, не вдаваясь в подробности.

— Тим! В чём дело?

— У него ничего не выйдет, — ответил Тим невпопад. — Но напрячься всё равно не помешает. Олег со злости иногда совершенно чумовые открытия делает.

— Знаешь что, умник! — обозлилась Алёна. — Я тебе не разменная монета в твоих тёрках с профессором!

Её захлестнуло жаркой волной гнева, даже в глазах на миг потемнело. Обидно чувствовать себя вещью, тряпкой, которую используют, а потом вытирают об неё ноги и выбрасывают. Тим хотел, чтобы профессор Ольмезовский сделал чумовое открытие? Отлично. Пускай, только без неё.

— Без меня это всё, понял? — озвучила она свои мысли.

Развернулась и пошла обратно, пиная по дороге всё, что попадалось под ноги.

Не до полного уничтожения, конечно, а просто так, срывая обиду. Полдня убила на поездку, — к кому? К циничной сволочи с редкой паранормой? Пусть он своим «о-нор праймом» подавится, вот что. Неограниченный психокинез у парня — это любопытно и интересно, но уж не настолько, чтобы себя в лужу ронять.

— Ты не монета, — сказал ей в спину Тим. — Ты — сокровище…

— Что? — она обернулась, не поверив своим ушам.

— Сокровище, — повторил он с обычной своей грустной улыбкой.

Какая женщина устоит перед таким комплиментом? Алёна не устояла.

— Дурак, — сказала она, ощущая, как испаряется, истаивает без следа поднявшаяся было злость.

Тим кивнул, не отрицая очевидного.

— Балбес!

Снова кивнул. Добавил:

— А ещё раздолбай через букву «п» в середине… Прости.

Алёна только руками развела. Ну и как прикажете на него, на такого, сердиться?!

Через минуту они уже целовались, и Алёна вскользь между прочим думала, что ей всё равно вот абсолютно на всё! На то, что Тим — старше, что он вообще-то — прайм в экспериментальной генерации с какими-то неназываемыми проблемами, что — вообще. Горный воздух пах полынью, и от Тима тоже пахло полынью и почему-то ещё озоном, как после грозы.

Нарушил идиллию вызов по терминалу. Пришлось оторваться друг от друга, и Тим активировал экран, не позаботившись о приватности.

— Флаконников! — донёсся из голографического экранчика начальственный рык. — Пач-чиму не на месте! Где тебя носит?!

— Гуляю с девушкой, — невозмутимо объяснил Тим, подмигивая Алёне.

Сумасшедший! Разве так можно? Экран задохнулся возмущением.

— Марш назад, пока не взорвалось всё к чертям собачьим!

— Сегодня не взорвётся, — успокоил собеседника Тим.

— А когда именно? — проявил внезапный интерес старший, забыв о разносе и понизив голос тона на четыре.

Тим качнул головой и отключил терминал.

— Пойдём, — сказал он Алёне. — Слышала?

— Ага, — кивнула она. — Только дай я тебя ещё раз поцелую.

Потом они шли по дорожке обратно, и Алёна удивлялась странному ощущению, что держит за руку своего, бесконечно родного, человека. Какая-то странная необъяснимая химия крови превращала обыкновенное прикосновение в нечто глубоко личное, принадлежавшее только им двоим. Тим, наверное, чувствовал нечто похожее, такая улыбка у него была замечательная, добрая…