Так вот, возвращаясь к Гринвичу, который я по русской традиции буду писать через «в»: название свое он получил еще в те далекие годы, когда был настоящей деревней. Он расположен между 14-й улицей на севере и Хаустоном на юге, с востока его ограничивает Бродвей, а с запада – Гудзон. Местные жители ласково называют его The Village, видимо, потому, что образ патриархальной коммуны как нельзя лучше подходит району компактного проживания интеллектуалов и богемы всех мастей. Кстати, раз уж речь зашла о компактном проживании, стоит упомянуть, что именно в Гринвиче (по адресу 75½ Bedford St.) стоит самый компактный дом Нью-Йорка – его ширина меньше трех метров. Но, несмотря на узость, пару лет назад дом был продан за 3,25 миллиона долларов.

Но если в 60-е Гринвич был мировой столицей битников, панков, центром ЛГБТ-движения и оплотом контркультуры, то сейчас поэтам и музыкантам жить здесь стало слишком дорого: джентрификация вкупе с деиндустриализацией сделали этот малоэтажный зеленый район пределом мечтаний самых состоятельных ньюйоркцев. С тех пор как художники съехали, за молодежный задор в Гринвиче отвечает только кампус университета NYU (New York University), разбросанный по нескольким зданиям вокруг Вашингтон-сквер (Washington Sq.), и колледж Parsons The New School for Design, готовящий новых марков джейкобсов и донн каран.

Чем хорош Гринвич? Ну, во‑первых, атмосферой. Местами кажется, что ты попал в лондонский Блумсбери: улицы застроены таунхаусами с фирменным высоким крыльцом и палисадником, но встречаются и переделанные под жилье конюшни, куда копыто лошади не ступало уже больше века, и здания смутно индустриального облика, превратившиеся в дорогие кондоминиумы, – в общем, все, за что мы любим Нью-Йорк.

С другой стороны, тут есть и то, за что Нью-Йорк любить довольно сложно: из-за плотной застройки между домами нет технических переулков, поэтому весь мусор, скопившийся за день, выставляют в мешках на обочину, чтобы поутру его мог забрать мусоровоз. Такой фирменный нью-йоркский способ обращения с отходами называется «curbside garbage disposal» («сбор мусора с обочины»). Поначалу он ужасно царапает глаз, да и вонючие потеки на тротуаре не прибавляют городу шарма, но пока что ничего лучшего в даунтауне не придумали, поэтому приходится мириться и молиться, чтобы не случилось забастовки мусорщиков – людей, помогающих Нью-Йорку сохранять цивильный вид.

Еще в 20-е годы Гринвич облюбовали суфражистки, левонастроенные граждане и писатели. Если бы в Нью-Йорке были в почете мемориальные доски, то в Гринвиче наверняка бы появились надписи «В этом доме жил…» и имена писателей Джека Керуака, Юджина О’Нила, Эдгара По, художника Эдварда Хоппера и оккультиста Алистера Кроули. Здесь, в съемной квартире на Morton Street, 44, семнадцать лет жил Иосиф Бродский; говорят, его особенно радовало то, что его улица, минуя кирпичные пакгаузы на берегу, упирается в Гудзон, напоминавший поэту о далекой Неве. Другим концом Мортон уходит в Бликер-стрит (Bleecker Street) – главную артерию Гринвича.

Не знаю, как для вас, а для меня название Бликер-стрит накрепко связано с песней «Аквариума», которую я услышала еще до своего первого приезда в Америку. Помните: «…между Бликер и МакДугал много маленьких кафе // Я хотел купить наркотик, а он уехал в Санта-Фе…»? Да, репутация по части «веществ» у Гринвича всегда была не очень, да и «наркотик» отсюда никуда не уезжал. Он здесь в таком же почете, как и в бурные 60-е, только спрос теперь формирует не местная богема, а доверчивые туристы. Но для них попытка купить «вещества» на улице может окончиться либо грустно, либо смешно: в первом случае уличный «пушер» окажется полицейским в штатском, а во втором ему вместо кокаина продадут стопроцентную пищевую соду. В общем, берегите свое здоровье, деньги и нервы, тем более что в штате Нью-Йорк самое суровое законодательство в части, касающейся хранения и распространения наркотиков. К примеру, за одну таблетку «экстази» можно получить до года тюрьмы.

Естественное следствие творческой свободы, царящей в Гринвиче, – кипучая музыкальная жизнь района. Два из пяти лучших джазовых клубов Нью-Йорка – Village Vanguard (178 7th Ave. S.) и Blue Note (131 W 3rd St.) – находятся в Гринвиче. Первый – ничем не примечательный с виду подвальчик, где за 75 лет существования переиграли все легенды джаза, включая Джона Колтрейна и Майлса Дейвиса, а второй – чуть более гламурный и дорогой, но, зная, что с воскресенья по четверг студентов на второй «сеанс» пускают за полцены, к нему вполне позволительно пристраститься.

Другая улица Гринвича – Кристофер-стрит (Christopher St.) – вошла в историю как арена боевых действий за права геев: в 1969 году завсегдатаи бара Stonewall Inn оказали отпор полиции во время очередного рейда. Теперь эти события считаются началом движение за равноправие геев. В сквере Шеридан (Sheridan park) – он занимает острый угол между улицами West 4th и West Washington Pl. – в память об этих событиях возвели скульптурную группу «Gay Liberation» художника Джорджа Сегала (John Segal). Две девушки, сидящие на скамейке, и двое молодых людей, о чем-то беседующих на «пионерском» расстоянии, – любимый фото-реквизит всех туристов, побывавших в Виллидже. В популярности может соревноваться разве что зеленая табличка с названием улицы «Gay Street», которая, вопреки названию, никакого отношения к культурному кредо района не имеет.

Исследовать кафе и рестораны Гринвича – особое удовольствие. Причем поесть здесь можно как за сущие копейки, так и на широкую ногу. Студенты, да и все, кого когда-либо пробивало на еду в три часа ночи с тремя долларами в кармане, оценят легендарную «фалафелешную» Mamoun’s Falafel (119 MacDougal St.), которая кормит нью-йоркцев лучшими в городе фалафелями (за 3 доллара!) и настоящей шаурмой с бараниной (чуть дороже). Сразу предупрежу: помпезный и невнятный ресторан Onegin на Waverly Pl. не имеет никакого отношения к московскому кафе «Пушкинъ», так что во избежание разочарования, помноженного на разорение, в него лучше не соваться.

Гурманам и любителям мест, где не стыдно зачекиниться, нужно отметиться в ресторане шефа Эйприл Блумфильд (April Bloomfield) The Spotted Pig (314 W 11 St.). Маленькое заведение с интерьером, напоминающим лавку старьевщика, выдает стабильно прекрасные бургеры со шнуркообразным картофелем фри. Плохо, что заказать стол заранее нельзя, так что приготовьтесь час-полтора пить коктейли на скамейке перед входом – но летом эта часть процесса скорее приятна, так что «cheers»!

Если о славном прошлом иных районов Нью-Йорка можно разливаться соловьем дольше, чем об их светлом настоящем, то с Сохо все наоборот: у этого район суперактуальный vibe, хоть его эстетика и коренится в конце XIX века. Здания с фасадами из литого чугуна, произведшие в свое время революции в строительстве, в Сохо представлены лучше всего в Нью-Йорке. В них раньше располагались производственные цеха, швейные фабрики и мастерские, а теперь – жилые лофты, модные офисы, а на нижних этажах – магазины самых актуальных марок и картинные галереи.

В 60-х, когда фабрики и склады в основном уже съехали на окраины и их здания опустели, Сохо стал довольно неприятным районом, пока творческий люд и примкнувшие к нему граждане без определенных занятий не стали его обживать. То, что в Европе называется «сквоттинг», в Нью-Йорке стали называть homesteading – если буквально, то «обживание» или «заявление прав на собственность явочным порядком».