— А я раньше только видел его со стороны, но не бывал. Так что будем вместе осваивать новые уголки нашего города, — Денис галантно придержал ее пальто, передал в гардероб и повел к столику.

Немного полистав меню, они сделали небольшой заказ. Денис настоял на глинтвейне как на обязательном средстве для профилактики от весенней простуды.

— Итак, Мария, приступим к нашему делу. Расскажите немного о своей семье. Раз мы разыскиваем семейную реликвию, мне нужно понять, откуда она появилась.

— Как раз этим я и стала заниматься — восстановлением семейной истории. То, что я знаю, — все из рассказов моей бабушки. Ее не стало этой осенью, — Маша грустно вздохнула.

— Сочувствую.

— Я понимаю, что возраст … И все мы не вечны… Она была очень хорошая! Много со мной возилась, когда я маленькая была. И потом. Так получилось, что папе предложили очень хорошую работу за границей. И она уговорила его и маму не отказываться от такой возможности. Я тогда в институт поступила, уезжать не хотела. Вот мы с ней и остались здесь. А теперь я одна. Конечно, мама и папа приезжают. И все время зовут меня переехать к себе. Но я не хочу. Даже не могу объяснить, почему. Ведь сейчас у многих мечта — из России уехать. А я ее люблю.

— Я тоже. Знаешь, я думаю, что способность любить — как талант. Например, музыкальный слух. У одного есть, а у другого нет. И любовь — к человеку, к Родине — один наделен таким талантом, а другому не дано.

Маша с удивлением посмотрела на него:

— Никогда не думала об этом. А вы романтик и философ.

Денис смутился и быстро перевел разговор:

— Так, я понял, что Вас воспитывала больше бабушка. И что она рассказывала о вашей семейной реликвии?

— Мой пра-пра-дедушка был дворянином. У меня тоже фамилия Мельникова. Княгиня Мария Михайловна Мельникова.

— Да, звучит.

— Я недавно обратилась к специалисту, составляющему наше генеалогическое дерево. Дело в том, что в период революции мои пра-пра-, короче, предки, сменили место жительство, хотя фамилию оставили, она распространенная. Тогда дворянина могли расстрелять просто так, от злости. Чтобы спасти жизнь, они переехали сюда, сообщили о пропаже документов, потом получили новые на себя и маленькую дочку. А вот их старший сын эмигрировал за границу. Он не захотел оставаться в стране, которую громили получившие вседозволенность люди, понятия не имевшие, что делать со своими обретенными правами и свободой от так называемых эксплуататоров. Мне бабушка иногда рассказывала. Пьяные озлобленные люди, которые просто вымещали свою ненависть на тех, кого оказался рядом. Но бабушка родилась уже позже, накануне войны, в 1940 году. Обо всем этом она знала со слов своей мамы, которая как раз и была тем последним ребенком, который родился в дворянской семье накануне революции.

От них и передавалась по наследству девочкам роза. Когда-то ее сделал для своей любимой жены, родившей ему дочку, один из князей Мельниковых. Не знаю, в каком году это было. Надеюсь, получится узнать больше о моей семье.

В нашей советской стране никогда не питали любви к потомкам дворянского сословия. Даже о своем благородном происхождении бабушка узнала из документов, которые нашла после смерти своих родителей. Они опасались, что их дочь доверит кому-нибудь эту тайну, и может случиться беда. Ведь им пришлось пережить годы репрессий, когда процветали доносы, когда расправлялись с ни в чем не повинными людьми просто из-за их происхождения.

— А что случилось с тем сыном, который эмигрировал? Где он сейчас?

— Не знаю. Я тоже хотела бы это выяснить. И может, связаться с его потомками — это же мои троюродные родственники будут. Теперь можно составлять свою родословную и гордиться благородными корнями. Некоторые даже умудряются покупать титулы. Но мне главное узнать больше о моих предках, увековечить память о них. Звучит, конечно, пафосно, но для меня это правда важно.

Они помолчали. Денис не хотел нарушать доверительную обстановку, сбивать с мысли. И Маша продолжила сама.

— Бабушка подарила мне розу несколько лет назад. Рассказала то немногое, что знала о нашей семье. И сказала, что еще в детстве ее мама говорила маленькой дочке, что когда она вырастет, сможет найти клад. И читала загадочные стихи:

В камень вонзили кинжал,

Час откровенья настал.

Цветок не забудь положить,

Чтоб память о нас сохранить.

Ключ поверни, мой друг,

Замкнется разорванный круг.

— Да, стихи, похоже, намекают на клад. Но в них еще говорится о кинжале. Он тоже у тебя есть?

— Нет, кинжал переходил по мужской линии и остался у Михаила Мельникова — у того, кто эмигрировал.

— Ну, теперь уж точно нужно искать предка.

Маша улыбнулась:

— Я и ищу. Только не ради клада, а просто. Кстати, я понятия не имею, где может быть тот клад и есть или он вообще. Я сначала не восприниала всерьез всю эту легенду. А как-то рассказала одной подружке — мы с ней познакомились на отдыхе в Турции — оказалось, что из одного города. Когда она приходила ко мне в гости, я ей показала розу. У нее прямо глаза разгорелись, говорит, что я просто обязана найти этот клад. Ради своих предков.

Разогретые ароматным напитком, они постепенно разговорились и от вопросов о пропавшей розе перешли на другие темы.

— Маша, я знаю, что не правильно, если дознаватель приглашает на не официальную встречу девушку, которая проходит в деле как потерпевшая. Но вы исключение. Вы мне понравились и я не смог этого скрыть. У нас дома всегда говорят правду, в любом случае. Даже если что-то неприятное произошло. А уж хорошие слова нужно говорить друг другу чаще. Вот я вам в этом и признаюсь.

Отец всегда говорил, что, встретив маму, сразу понял, что это его человек. Как будто ее давно знал. Но сказать долго не решался. Потом, когда они поженились, дали друг другу слово — не заставлять друг друга догадываться, что у кого на уме, а говорить, как есть. — а теперь они понимают друг друга даже и без слов.

— Вы меня удивляете. Я думала, что будете говорить со мной, как следователь, а вы так сразу…. Неожиданно…

— А знаете, так действительно проще. — она наконец улыбнулась без напряжения. И Денис был абсолютно уверен — в этой улыбке не было непонятного смысла, никакой двойственности или подтекста. Она улыбалась, потому что ей было легко, весело и хорошо.

— Когда можно все называть своими