– А! Вы изволили совершить славный подвиг в Англии, – сказал Кольбер и слегка поклонился.

– А! Вы изволили спороть серебряные галуны с мундиров швейцарцев, – сказал гасконец. – Похвальная экономия! – И низко поклонился.

Интендант думал смутить мушкетера; но мушкетер прострелил его навылет.

– Господин д’Артаньян, – сказал король, не заметивший всех этих оттенков, которые Мазарини тотчас бы уловил, – речь идет о людях, которые обокрали меня. Я велел арестовать их и теперь выношу им смертный приговор.

– О! – воскликнул д’Артаньян, вздрогнув.

– Вы хотите сказать…

– Нет, ваше величество, это меня не касается.

Король хотел уже подписать бумагу.

– Ваше величество, – начал Кольбер вполголоса, – предупреждаю, что если пример и надо показать, то исполнение приговора может натолкнуться на препятствия.

– Что такое?

– Не забывайте, – спокойно сказал Кольбер, – что тронуть этих людей – значит тронуть суперинтендантство. Оба негодяя, оба преступника, о которых идет речь, – близкие друзья одного видного лица, и в день их казни, которую, впрочем, можно устроить в тюрьме, могут возникнуть беспорядки.

Людовик покраснел и повернулся к д’Артаньяну, который покусывал усы, презрительно улыбаясь.

Людовик XIV схватил перо и подписал обе бумаги, принесенные Кольбером, с такой поспешностью, что рука у него задрожала. Потом он пристально взглянул на Кольбера и сказал ему:

– Господин Кольбер, когда будете докладывать мне о делах, избегайте по возможности слова «препятствия». Что же касается слова «невозможно» – не произносите его никогда.

Кольбер поклонился, досадуя, что получил такой урок при мушкетере. Он хотел уже выйти, но, желая загладить свою ошибку, прибавил:

– Я забыл доложить вашему величеству, что конфискованные суммы простираются до пяти миллионов ливров.

«Мило!» – подумал д’Артаньян.

– А сколько всего у меня в казне? – спросил король.

– Восемнадцать миллионов ливров, ваше величество, – отвечал Кольбер с поклоном.

– Черт возьми! – прошептал д’Артаньян. – Бесподобно!

– Господин Кольбер, – сказал король, – пройдите по той галерее, где ждет господин Лион, скажите ему, чтоб он принес бумаги, которые он приготовил… по моему приказанию.

– Сейчас, государь. Я не нужен вашему величеству сегодня вечером?

– Нет, прощайте.

Кольбер вышел.

– Вернемся к нашему разговору, господин д’Артаньян, – сказал король, как будто ничего не случилось. – Вы видите, что в денежных делах произошла значительная перемена.

– Да, нуль превратился в восемнадцать, – весело отвечал мушкетер. – Ах, вот что нужно было вашему величеству в то время, когда король Карл Второй приезжал в Блуа! Теперь не было бы ссоры между двумя государствами. А ссора эта – еще один камень преткновения для вашего величества.

– Вы несправедливы, – возразил король. – Если бы судьба позволила мне в то время дать миллион брату моему Карлу, то вы не вышли бы в отставку и, значит, не нажили бы себе состояния… как вы сами говорили. Но, кроме этого счастливого обстоятельства, есть еще и другое, после которого моя ссора с Великобританией не должна смущать вас.

Камердинер прервал речь короля, доложив о господине Лионе.

– Войдите, – пригласил король. – Вы аккуратны, это очень хорошо. Посмотрим, какое письмо написали вы брату моему Карлу Второму.

Д’Артаньян весь превратился в слух.

– Подождите еще минуту, – непринужденно сказал Людовик XIV гасконцу, – я должен послать в Лондон согласие на брак моего брата с сестрой английского короля, Генриеттой Стюарт.

«Он, кажется, разбил меня по всем пунктам, – прошептал д’Артаньян, пока король подписывал письмо и отпускал Лиона. – Но признаюсь, чем основательней меня разобьют, тем больше удовольствия мне это доставит».

Король следил взглядом за Лионом, пока тот не запер за собой дверь; он даже сделал три шага за министром. Затем остановился и повернулся к мушкетеру:

– Теперь покончим с нашим делом. В Блуа вы говорили мне, что вы небогаты.

– Теперь я богат.

– Да, но это меня не касается. У вас свои деньги, а не мои; мне нужно другое.

– Я не совсем понимаю, ваше величество.

– Не скупитесь на слова, говорите прямо, от души. Довольно ли вам будет двадцати тысяч в год жалованья?

– Ваше величество… – пробормотал д’Артаньян в изумлении.

– Довольно ли вам четырех лошадей на казенном содержании и добавочных сумм в зависимости от обстоятельств и надобности? Или вы предпочитаете получать круглым счетом, скажем, сорок тысяч ливров? Отвечайте.

– Государь, ваше величество!

– Вы, разумеется, удивлены, я этого ждал. Отвечайте, не то я буду думать, что вы потеряли способность быстро соображать, которую я так ценил в вас.

– Ваше величество, двадцать тысяч ливров в год, без сомнения, большие деньги, но…

– Никаких «но», да или нет? Достаточно двадцати тысяч?

– О, разумеется!

– Отлично. Гораздо удобнее оплачивать экстренные издержки. Переговорите о них с Кольбером. Теперь перейдем к главному.

– Но, ваше величество, я уже говорил вам…

– Что вы собираетесь отдохнуть? А я уже ответил вам, что не хочу этого. Кажется, я здесь повелитель.

– Да, ваше величество.

– Отлично. Было время, когда вы очень хотели стать капитаном мушкетеров?

– Действительно.

– Так вот патент, подписанный мною. Я кладу его сюда, в ящик. В тот день, когда вы вернетесь из экспедиции, в которую я намерен послать вас, вы сами возьмете патент из этого ящика.

Д’Артаньян все еще стоял в нерешимости, не поднимая головы.

Король продолжал:

– Глядя на вас, можно подумать, будто вы забыли, что при дворе французского короля капитан мушкетеров стоит выше маршалов Франции?

– Знаю, ваше величество.

– Или что вы не верите моему слову.

– Нет! Нет!.. Не говорите так!

– Я хотел доказать вам, что вы, хороший слуга, бросили хорошего господина. Разве я не такой господин, какого вам надо?

– Начинаю думать, что такой, ваше величество.

– В таком случае вы тотчас вступите в должность. Ваши мушкетеры совсем распустились с тех пор, как вы уехали: слоняются по городу, заходят в кабаки, дерутся, несмотря на королевские указы. Вы должны подтянуть их, и как можно скорее.

– Слушаю, ваше величество.

– Вы всегда будете при мне.