– Нет, – ответила она не оборачиваясь.

– Я часто думаю, почему ты не вышла замуж.

– В сущности, все очень просто. – Люси повернулась, держа в руках стакан. – Во-первых, мне давно уже никто не делает предложений, а раньше, когда делали, я думала только о карьере врача, и это для меня было самым главным. Карьера и семья казались мне несовместимыми.

– И ты не жалеешь?

– Нет, – сказала она, подумав. – Я достигла того, к чему стремилась, и во многих отношениях удовлетворена. Правда, иногда я задумываюсь, как бы сложилась моя жизнь, если бы я решила иначе. Ведь, в сущности, все мы люди прежде всего.

– Да, – промолвил О'Доннел. Признание Люси тронуло его. Ей надо было иметь детей, быть матерью и женой, подумал он и вдруг спросил:

– Ты по-прежнему считаешь, что семья и карьера несовместимы?

– Нет, я перестала быть столь категоричной в этом вопросе, – ответила она. – Жизнь кое-чему меня научила.

О'Доннел подумал, каким бы был его брак с Люси. Была бы в нем любовь и нежность? Или их работа помешала бы им приспособиться друг к другу? Что бы они делали, встречаясь после работы дома, о чем говорили? Неужели обсуждали бы больничные дела за обедом и диагнозы за десертом? Был бы у него домашний очаг или же дом стал бы естественным продолжением привычной рабочей обстановки? Однако вслух он сказал:

– Мне давно кажется, что у нас с тобой много общего.

– Да, и мне тоже, Кент, – ответила Люси. Допив коктейль, О'Доннел собрался уходить. Он понимал, что они сказали друг другу гораздо больше, чем то, что выразили словами. Теперь он знал, что опять будет думать о Люси и анализировать свои чувства к ней. Здесь не должно быть поспешных решений: слишком многое ставится на карту.

– Ты можешь не уходить, Кент. Останься, если хочешь. Люси сказала это так просто. Он знал, что все теперь зависит от него. Осторожность и привычка взяли верх.

– Спокойной ночи, Люси.

Когда дверь лифта захлопнулась за ним. Люси все еще стояла в дверях своей квартиры.

– Я вас пригласил сюда, – обратился О'Доннел к собравшимся в конференц-зале, – потому что мне нужна ваша помощь. Думаю, для вас не секрет, что в отделении патанатомии неблагополучно. Речь идет не только о работе отделения, есть и другая проблема, так сказать, личного характера.

– Что за проблема? – спросил Дорнбергер. – Мне не совсем понятно, о чем речь, Кент.

О'Доннел этого и ждал. Дорнбергер и Пирсон были старыми друзьями.

– Постараюсь объяснить, – сказал он спокойно и начал детально излагать претензии к отделению патанатомии, рассказав и о категорическом отказе Пирсона принять в отделение второго врача. – Я убежден, что нам нужен еще один специалист. Помогите мне убедить Пирсона в необходимости произвести перемены, – закончил он.

– Мне не нравится, как мы решаем этот вопрос, – заметил Билл Руфус.

– Почему, Билл? – О'Доннел отметил про себя, что сегодня на нем вполне приличный галстук.

– Я не думаю, чтобы несколько человек, собравшись вместе, как это сделали мы, были вправе обсуждать перемены в отделении. – Билл Руфус посмотрел на присутствующих. – Разумеется, у меня были столкновения с Пирсоном, как и у большинства из нас. Но это не значит, что я готов участвовать в каком-то сговоре, чтобы выжить его отсюда.

О'Доннел был даже рад такой откровенности Руфуса.

– Разрешите вас заверить, – сказал он, – что никаких намерений, как вы выразились, – он посмотрел на Руфуса, – «выжить отсюда» доктора Пирсона у нас нет.

Его слова были встречены одобрительным гулом голосов.

– Давайте подойдем к этому вопросу следующим образом, – продолжал он. – Мы все согласны, что в отделении патанатомии необходимы перемены. Задержка хотя бы на день там, где необходимо немедленное хирургическое вмешательство, грозит жизни больного. Это вам хорошо известно.

– И не следует забывать, – прервал его Гарри Томаселли, – что всякие задержки отнимают больничные койки у тех, кто в них остро нуждается. У нас огромный список больных, ожидающих госпитализации.

– Конечно, – снова продолжал О'Доннел, – я могу созвать исполнительный комитет, и не премину это сделать, если понадобится, но вы все знаете, к чему это может привести. Зная Пирсона, мы можем не сомневаться, что любая дискуссия приведет к конфликту, тем более что Пирсон сам член комитета. Чего мы добьемся? Пирсон уже не сможет быть заведующим отделением, и мы только повредим себе и больнице. – О'Доннел подумал также, хотя и не мог сказать об этом, что Пирсон имеет влияние на «старую гвардию» в попечительском совете и конфликт может иметь далеко идущие последствия.

– Я не обещаю, что смогу разделить вашу точку зрения, но что вы предлагаете? – сказал Чарли Дорнбергер, попыхивая трубкой.

О'Доннел решил раскрыть карты.

– Я предлагаю, Чарли, чтобы вы поговорили с Пирсоном от имени всех нас.

– Ну нет, увольте! – Иного ответа О'Доннел и не ожидал. Но Дорнберга надо было уговорить.

– Чарли, мы знаем, что вы близкий друг Пирсона. Вы один можете его убедить.

– Короче говоря, удар должен нанести я, – отметил сухо Дорнбергер.

– Какой же это удар, Чарли?

Дорнбергер заколебался. Он видел, что все ждут его ответа. Его терзали два противоречивых чувства – тревога за благополучие больницы и личная симпатия к Джо Пирсону.

То, что говорилось сегодня, не было новостью для Дорнбергера; он давно подозревал неладное. Тем не менее случаи с больными Руфуса и Рюбенса просто потрясли его. Дорнбергер также понимал, что О'Доннел не собрал бы их здесь, если бы это все не было так серьезно. Главного хирурга он уважал.

И в то же время он хотел помочь Пирсону. Казалось, он один противостоял натиску событий, могущих погубить старого врача. Должно быть, О'Доннел был искренен, когда говорил, что не намерен выживать Пирсона из больницы, и остальные разделяли его чувства. Да, как посредник он лучше других сможет помочь Джо. Окинув взглядом собравшихся, Дорнбергер спросил:

– Вы все так считаете?

Люси Грэйнджер, подумав немного, сказала:

– Я очень его люблю. Мне кажется, мы все его любим. Но я все-таки считаю, что в отделении необходимы перемены.

Это были ее первые слова, до этого она сидела молча и раздумывала над тем, что произошло в ее квартире в тот вечер, когда к ней зашел О'Доннел. Давно ничто так не волновало ее. Не влюбилась ли она? Но она заставила себя снова вернуться к проблемам патологоанатомического отделения.

– А ты, Билл? – обратился О'Доннел к Руфусу.

– Если Чарли поговорит с Пирсоном, я согласен.

– Я лично уверен, что именно так можно будет наилучшим образом решить эту проблему, – сказал Гарвей Чандлер, обращаясь к Дорнбергеру. – Вы окажете больнице огромную услугу.