– Что там? – спросил Кельвин, видя, как нахмурился брат, прочитав несколько строчек, написанных на листе бумаги.

– Непонятное что-то, – сказал Бартоломью.

– Что непонятно?

– Это, – он пальцем показал на листок, – телеграмма из Управления с извинениями за задержку с отправкой замены и сообщением о том, что замена прибудет завтра утром.

– Если этот, черт его подери… – Макс с удивлением уставился на Бартоломью. – Если твоя замена еще в пути, то кто тогда этот парень, который поехал на маяк?!

Глаза Бартоломью сузились и стали похожи на куски черного льда. Он нахмурился:

– Я не знаю, наверное, какая-то ошибка.

Пожилой джентльмен, высокий, но довольно крепкого телосложения, который стоял рядом с Кельвином, наклонился к стойке бара и обратился к Бартоломью:

– Прошу прощения…

Джентльмен показался Бартоломью знакомым, что-то очень знакомое было в его губах и подбородке. Но Бартоломью был уверен, что раньше они не встречались. На висках лысеющей головы незнакомца пробивалась седина, но лицо было еще довольно моложавым, а усы темными и пышными. – Простите меня, но если я правильно услышал то, о чем вы говорили, – сказал незнакомец, – то я могу ответить на ваш вопрос. Когда вы услышите мой ответ, то, возможно, захотите помочь мне, но я боюсь, что людям на маяке угрожает серьезная опасность.

У Бартоломью волосы встали дыбом на голове. Слова этого незнакомца, произнесенные в конце дня, заполненного внутренним страхом, который всегда был предвестником беды, были сказаны слишком вовремя, чтобы быть простым совпадением. Адреналин уже вовсю бежал по венам Бартоломью, Ужас сжал его мышцы, а голос зазвучал остро и холодно, как лезвие ножа.

– Я не знаю, кто вы, мистер, но у вас есть тридцать секунд на то, чтобы все мне выложить.

Незнакомец таки уложился в отведенное время, излагая ясно и четко, как человек, который знает, как следует убеждать других и обращать их в свою веру.

Два часа спустя Бартоломью уже мчался через темноту по долине вокруг Тилламука. Небольшая группа людей мчалась вместе с ним. Ветер бросал холодный дождь ему в лицо, ухудшая видимость и замедляя бег лошади, которую ему одолжил Кельвин. Он несся во весь опор к заливу, пришпоривая коня и скрипя зубами от досады. Если что-нибудь случится с Эри, он никогда не простит себе то, что его не было рядом с ней, то, что он не сумел защитить ее. Кельвин был прав, такая любовь, как у них с Эри, случается слишком редко, чтобы просто так выпускать ее. Ему не нужно было уезжать от нее.

Он проклинал свое невезение, которое и накликало этот зюйд-вест, дувший уже несколько дней подряд. Он молился снова и снова: «Только бы не опоздать!»

Хотя Бартоломью трудно было назвать опытным наездником, его природная способность работать с животными помогала ему наладить контакт между ним и лошадью, которая мчала его к любимой женщине. Человек и лошадь, казалось, слились в единое целое, в грациозную, эффектную гармонию. Своими бедрами он чувствовал, как мышцы коня растягивались, сжимались и снова растягивались. Вдалеке показался залив. В этот момент порыв ветра едва не сбросил Бартоломью с коня. Он прижался к шее лошади, чтобы не упасть и чтобы уменьшить сопротивление ветра.

Если бы не шторм, он и его люди уже высадились бы на берег в Барнагате. Бартоломью проклинал трусость Большого Чарли, который отказался перевезти их на другой берег в такой шторм. На пререкания с ним ушли ценные минуты, еще какое-то время ушло на то, чтобы взять у доктора Уиллса оружие и лошадей. В такую погоду обычная восьмичасовая поездка через гору к Нетартс, а потом к берегу и к мысу займет вдвое больше времени. Сплошные ^осложнения. Но шторм не успокоится еще два-три дня. А Бартоломью не мог ждать столько времени.

В заливе пришлось притормозить, пересекая поток воды, и Бартоломью снова разразился проклятиями. Вода прибывала и уже доходила всадникам до колен. Берега размокли от дождя, что создавало дополнительные трудности. Бартоломью проклинал дождь, а затем и всю воду.

«Пожалуйста, Господи, сохрани Эри в безопасности, пока я смогу доехать до нее».

Новый смотритель держал руку Эри слишком долго, поглаживая ее большим пальцем. Чувствуя себя неудобно от этой нежеланной ласки, Эри попыталась выдернуть руку у него из ладони, но он еще сильнее сжал ее.

– У тебя такие же глаза, как и у твоей матери, – сказал он с сильным акцентом.

Мороз, который не имел ничего общего с ледяным дождем на улице, пробежал у нее по коже. Случилось то, чего она боялась больше всего на свете.

– Красавица Деметрия была надеждой всех нас, пока это проклятая английская собака не опозорил ее. Кицалавенис? – последнее слово он произнес по-гречески. – Ты понимаешь меня, детка?

Внутренне сжавшись, она ответила:

– Да, я понимаю.

– Ах, – вырвался у него выдох радости от того, что Эри понимала по-гречески. – По крайней мере, эта шлюха – твоя мама – научила тебя родному языку. И ты знаешь, кто я, хотя мы никогда раньше не встречались. Я счастлив. Ты возродишь честь семьи, несмотря на то, что ты родилась внебрачным ребенком.

– Не смей оскорблять мою маму! – на этот раз Эри говорила по-английски. – Я не внебрачный ребенок. Мои родители были женаты.

– Нет, это был незаконный брак, – закричал Ксенос, – они не были обвенчаны в церкви!

– Церковь – не Бог, дядя Ксенос, – ответила она, вытирая с лица капельки дождя. – И ты тоже не Бог. У тебя нет права мстить. Оставь это Богу. Это его право, а не твое.

Сим смотрел то на Эри, то на ее дядю. Затем он сказал гневно:

– Ты соврал мне?! Ты приехал не для того, чтобы заменить смотрителя?!

– Нет, он приехал за мной, – сказала Эри, – Причард, Сим, оставьте нас вдвоем. Мы должны о многом поговорить с дядей.

– Минутку, Эри, – возразил Причард. – Я в первый раз встретил твоего родственника.

Он протянул маленькому человеку руку, не обращая внимания на зловещую атмосферу, окружавшую эту встречу: – Я – Причард Монтир, муж Эри.

Ксенос презрительно посмотрел на него, не обращая внимания на протянутую руку.

– Я опоздал? – спросил он Эри. – Ты вышла замуж за этого человека?!

– Да, и ты уже ничего не сможешь изменить. Так что лучше бросай свою вендетту, дядя Ксенос, и возвращайся домой, в Грецию. Ты и так принес нашей семье достаточно горя.

– Вы венчались в греческой православной церкви?

– Нет, но…

– Тогда это незаконный брак. И он не имеет никаких законных последствий.

– Эй, – вмешался Причард, – что вы хотите сказать? Ксенос не обратил внимания на слова молодого человека.

Ненависть вспыхнула в его голубых глазах, его рот искривился в гримасу:

– Да, я вернусь в Грецию. Но я предстану перед своим отцом, твоим дедушкой, только с гордостью. А сделать это можно только тогда, когда честь семьи Полассис, которую украл этот английский пес, соблазнив мою глупую сестру, будет восстановлена.