— Пятнадцать золотых за такую худышку? Многовато. — Задумчиво протянул малец.

— Что? — До меня не сразу дошло, о чем речь.

— Да девчонка эта. Такая куча золота за одни кости.

Пятнадцать. Так вот почем нынче люди? Породистая лошадь и то дороже стоит.

— Чар, разве это нормально?

— Так и я о том же! Странный народ. Впрочем, если ее откормить, она настоящей красоткой станет.

— Да о другом я! Разве нормально продавать человека как вещь?

Мальчуган уставился на меня с непониманием.

— Так ей же повезло! Какой-то богатей купил. Будет в достатке жить.

— Чьей-то игрушкой?

— А здесь бы с голоду померла. Ежели ее родители продали, значит, денег на прокорм не было.

— А если бы тебя родители продали, ты бы так же легко к этому отнесся?

Парень задумался.

— Не. Меня не отдадут. Я мужчина. Помощник. А какой с девчонки толк?

— У тебя сестры есть? — Уточнила я.

— Да. Три. Две младшие, а старшую по весне замуж отдали.

— Значит, твои родители могут при желании любую из младших сестренок продать?

— Ну… Нет. Мать не позволит.

— А если выхода не будет? Если деньги очень потребуются?

— Не. Все равно не отдадут.

— Да речь не о том, что сделают или не сделают ТВОИ родители. Я в целом говорю. О том, что вообще есть возможность родное дитя продать. Как собственность. Это же не правильно!

— Странная ты. Дети и есть собственность родителей. Покуда не вырастут. Вот когда парню четырнадцать весен исполнится, так его взрослым сочтут. Тогда уже родители над его судьбой не властны.

— А девочки?

— Девки пока замуж не выйдут, на шее отца сидят. Опосля им уже муж хозяин.

— Но ведь там, среди невольников и взрослые мужчины были…

— Ну, те за долги попали. Или спумал кто. Бандиты, какие. Или пираты. Сами виноваты — не смогли себя оборонить.

— И это правильно? Что людей ловят, а потом продают?

— А что? Так бы их просто всех поубивали.

— Лучше уж умереть, чем кому-то в собственность попасть.

— Ты тоже странная. Мы ж и так чья-то собственность. Разве у тебя короля нет? И потом, кто хотел свободным остаться — тот живым не дался. В рабы только трусы попадают.

Да. Пустое дело, объяснять свои воззрения тому, кто вырос с совершенно другими взглядами на жизнь. Можно, конечно, поспорить. Но поможет ли? Малыш смотрит на мир с позиции «кто сильнее — тот и прав». Он уверен, что сила и смелость может решить все. А то, что на любую силу, всегда найдется еще большая, ему невдомек. Не понимает он, что в таких случаях, защитой народу должны быть не мускулы, а закон, на страже которого стоит вся мощь государства… Не понимает… И пока сам на другую сторону не угодит, так ничего и не уразумеет… Впрочем, дайте боги, чтобы его миновала подобная судьба. Порой невежество является благом — некоторые знания лучше не приобретать.

Что ж. В каждом доме свой порядок. Если местных жителей такое положение вещей устраивает — не мне его менять. Все равно не смогу. Свои бы проблемы решить.

«И самой «товаром» не стать.»

Тоже верно. Надо поостеречься. С людскими правами тут, кажется, никто шибко не носится.

Мрачные раздумья прервал детский голосок. Видя мою подавленность, Чар решил меня утешить. Как мог.

— Да ты не думай об этом. Невольников в Остаре почитай, что нет. Держать их — себе дороже. За ними присмотр нужен, чтоб чего не учинили. А у нашей знати и без того проблем хватает. Пираты снова оживились. Соседи спокойно не сидят. Народ волнуется — рыбы нет, голод начался. В разбойники многие подались. Деревни грабить. Где уж тут за рабами уследить?

— А этих тогда кто покупает? — Я кивнула в сторону оставшихся позади невольничьих рядов.

— Этих всех на острова отправят. У них законы суровые. Говорят, ежели там раб от хозяина сбежит, его со стражей искать будут. А когда найдут — шибко накажут или вовсе казнят. Тем же, кто раба беглого укроет, заточение грозит.

— А здесь не так?

— Ну, если хозяин раба деньги и связи имеет, то может и стражу на поимку поднять. А нет — своими силами справляется. Коли вернуть не сможет — беглец снова свободным становится. Оттого у нас рабов мало. Хлопотное дело их держать.

— Зато вы их успешно на острова поставляете.

— Не. Мы так, средненько. Самый большой невольничий рынок в Маркамите.

В голосе парнишки прозвучало не скрываемое сожаление. Можно подумать, он с работорговли сам прибыль имеет. А впрочем, для местных жителей это, наверное, одно из развлечений. Бесплатных.

Кстати о развлечениях. Пока мы с Чаром обсуждали различия законов о рабовладельстве, как-то незаметно вышли к большой площадке уставленной разноцветными шатрами. При виде пестрых палаток юный переводчик заметно оживился. Схватив мою руку, Чар устремился в самый центр феерических нагромождений. Слабые попытки выяснить причину столь бурного энтузиазма получили краткое, но исчерпывающее пояснение.

— Циркачи!

Глаза мальца сияли, а рот расплывался до ушей. Устав тащить за собой упирающуюся детскому восторгу подопечную, Чар бросил меня на произвол судьбы и принялся носиться меж шатров, то и дело, тормозя около жонглеров, канатоходцев и выдыхателей огня. Казалось, он хотел успеть везде. В какой-то миг его шустрая фигурка и вовсе исчезла из виду. Я даже растерялась. Будто без одежды осталась. Как же мне домой возвращаться, если парнишка не вернется? Без проводника я еще долго плутать буду.

Справившись с кратковременной паникой, я медленно побрела вперед, внимательно оглядываясь. Вот только выставленное на суд зрителей мастерство актеров меня интересовало куда меньше, нежели тощая фигурка в потертой одежде.

Мои усилия были вознаграждены. Спустя четверть часа поисков, я заметила знакомый силуэт. В глазах к тому моменту пестрело от буйства красок и огненных всполохов. Кошмар! Так и ослепнуть можно. И оглохнуть! Со всех концов доносились обрывки музыки, успешно смешиваясь в какофонию. Голова пухла. Хотелось снова вернуться в привычный мир буро-серых одежд и однотипных силуэтов полуразвалившихся хибар. Стремясь осуществить сию затею как можно быстрее, я ухватила Чара за подол рубахи и попыталась извлечь из плотной толпы, обступившей один из шатров. Какое там! Малец стоял насмерть. Даже не посмотрел, кто пытается оттащить его. Просто лягнул ногой назад, весьма болезненно угодив по моей щиколотке. В отместку — схлопотал от меня подзатыльник. Только после таких радикальных мер юный «ценитель прекрасного» соизволил обернуться. При этом глаза его горели праведным гневом, а маленькие ручки сжались в кулаки. Но, увидав своего работодателя, он только нетерпеливо махнул рукой и снова юркнул в толпу.