Однако убеждение в действительном существовании кавказских амазонок — по крайней мере в древности — продолжало жить и позже. Так, польский историк, археолог и путешественник Ян Потоцкий (1761–1815), побывавший на Северном Кавказе в 1798 г., останавливаясь на вопросе об амазонках, комментирует соответствующие сообщения античных авторов и отклоняет возможный упрек в том, что он серьезно отнесся к этой теме: Страбон, мол, ко всему относился скептически, но существование амазонок на Кавказе считал фактом установленным. Немецко-французский ориенталист, живший некоторое время и в России, Генрих-Юлий Клапрот (1783–1835), путешествовавший по Кавказу в 1807–1808 гг., дает обзор известий о кавказских амазонках начиная с античности, присоединяет сюда и некоторые этнографические показания об амазонках других стран, говорит, что предание об амазонках сохраняется на самом Кавказе, и только выражает сомнение, чтоб амазонки существовали долго как особый народ; история же их, как ее рассказывает Геродот, не содержит ничего невероятного.

Наконец, подтверждение действительного существования амазонок на Кавказе было найдено и в археологических данных.

Работавший продолжительное время в 70-х гг. XIX в. на Кавказе немецкий археолог Фридрих Байерн сообщил между прочим следующее. Описывая находки, сделанные им в 1878 г. в Хевсуретии, Байерн указал, что в районе хевсурского аула Нов. Джута он в одном женском погребении нашел наряду с женскими украшениями наконечники для стрел, шиферный камень для пращи и железный нож, в другом женском погребении — точно так же наряду с женскими бронзовыми украшениями железные наконечники для стрел и тоже маленький нож. В другом хевсурском ауле, Артхмо, им, в свою очередь, наряду с женскими украшениями была найдена часть медной панцирной рубашки. Наиболее обильная вещами находка была сделана Байерном в ауле Степан-Цминда (Казбек), на правом берегу р. Терек. Здесь, в раскопанном им бассейне, который, по мнению Байерна, был некогда сооружен при существовавшем тут источнике и в который бросались приношения, Байерн нашел преимущественно большое количество разнообразных золотых и бронзовых украшений. Характеризуя данную свою находку, Байерн писал: «Все, что я собрал здесь, принадлежит женщинам и именно воительницам, хотя из настоящего оружия в этом бассейне ничего, разве бы это были только следы, найдено не было… Но независимо от оружия все остальные предметы говорят о воинственном народе, женские же украшения прямо указывают на амазонок, чьи хлысты были снабжены такой рукояткой, которая отлично могла служить оружием. Широкие, в дюйм, очень выпуклые, толстые бронзовые кольца, какие и сейчас носят хевсуры, употреблялись в качестве оружия, почему я называю их боевыми кольцами… Уздечки, украшения для верховой сбруи, остатки попон с несомненностью говорят о конном народе, а то обстоятельство, что эти верховые лошади были увешаны многочисленными колокольчиками, в частности на попонах, указывает на то, что эти украшения были убранством женских верховых коней. Мужчины, несомненно, не навешивали бы на своих лошадей этих вещей. Я не могу назвать ни одной вещи, которая могла бы быть приписана мужчине». К этому Байерн присоединяет следующие рассуждения. Напротив аула Степан-Цминда расположен аул Гергеты, а над этим аулом, на вершине горы, находится храм Св. Гаргара, как его называют грузины из Гергеты. Аул Гергеты, рассуждает Байерн, получил себе название от имени этого святого, и настоящее название аула было, несомненно, Гаргар, как его, мол, называет и Страбон, согласно которому амазонки совершили паломничества с Мермодоса (Кумы) к гаргареям. «Однако, — пишет далее Байерн, — по Страбону, к гаргареям совершали свои паломничества только кабардинские амазонки. Это подтверждается находками в Степан-Цминде. Но Гилгал был священной горой и евреев, вместе с которыми амазонки переселились на Северный Кавказ. Сохранившиеся здесь еще до сего дня обычаи, заимствованные из Моисеевых законов, определенно указывают на то, что не одни амазонки искали своего счастья в Гилгале, но что все еврейство и все соседние горские народы, как с Северного, так и с Южного Кавказа, собирались сюда и месяцами переходили от одной святыни к другой, совершая свои празднества».

Как и в других очагах нашей легенды, она представлена и в местном, кавказском фольклоре. Помимо приведенной записи Рейнеггса, мы можем привести еще две записи: беллетриста В. Светлова и покойного заведующего музеем в Нальчике М.И. Ермоленко.

Используя, как он указывает, литературные источники, устные предания и рукописные материалы, Светлов дал вольную литературную обработку легенды о женском царстве, возглавляемом царицей Томирандой. Место действия — долина Фермодонта. Фабула рассказа Светлова сводится к следующему. Воспользовавшись тем, что мужчины, ушедшие на войну, долго не возвращались, Томиранда задумала избавиться от ненавистных, угнетавших своих жен мужей и основать женское царство. Томиранда выжгла себе правую грудь, сделала то же всем женщинам, они взяли власть в свои руки и стали учиться военному делу. Когда мужья вернулись из похода, амазонки их перебили. Затем амазонки управляли своей страной, строили города, успешно воевали с соседями. Впоследствии Томиранда издала закон, по которому амазонки получили право раз в год, весной, сходиться на два месяца с соседним народом. Сама Томиранда взяла себе в мужья простого пастуха. Родившихся девочек амазонки воспитывали, мальчиков убивали. В конце концов в результате сложной романтической коллизии Томиранда погибает, и женское царство прекращает свое существование. Легенда, записанная в Кабарде М.И. Ермоленко, связывается с высокой горой на нижнем течении р. Малки. Легенда рассказывает о девице-богатырше Кунитаге, жившей на этой горе и возглавлявшей большое войско влюбленных в нее удалых джигитов. Однажды утром на противоположной горе, на другом берегу Малки, появилось чужеземное войско, предводительствуемое красавцем горцем. Горец предложил Кунитаге свое сердце и руку. Кунитага сначала отказалась, но под влиянием своей воспитательницы явилась в палатку горца и стала его женой. Заметив исчезновение своей предводительницы, ее войско подумало, что она похищена противником, и вступило с ним в бой. Кунитага прокляла за это своих воинов, они обратились в черных змей и спустились по склонам горы, образовав «змеиные дороги».

К приведенным записям можно еще присоединить беглое указание Н.М. Дрягина на карачаевскую легенду о Кызе-хане (девице-царе), владевшей укрепленным замком, гарнизон которого составляли исключительно девушки.

В общем, таким образом, записанный по Кавказу амазонский фольклор не велик. К тому же нетрудно видеть, что легенда Светлова представляет собой литературную обработку сюжета Эфора — Помпея Трога, легенда Ермоленко — вариант, или, вернее, фантазию на сюжет Рейнеггса и, наконец, последняя легенда — фантазию на тему Страбона. Все эти записи не имеют, следовательно, оригинального, местного характера. Такая скудость литературного отражения местной амазонской традиции объясняется недостаточной исследованностью кавказского фольклора вообще и недостаточным вниманием к данной теме в частности. Между тем следы такой местной традиции широко распространены на Кавказе. Мы можем здесь сослаться как на собственные наши сборы, так и на ряд, к сожалению, лишь беглых литературных указаний. Довольно широко распространено на Кавказе наименование отдельных гор — кыз-кала, «девья крепость», причем связанные с этими горами легенды гласят, что они некогда оборонялись девушками. Впрочем, на Кавказе дают и иное объяснение: эти горы-крепости никогда не были взяты неприятелем, сохранив таким образом свою «девственность». Название города Кизляр читается как кызляр, «девушки». Кыз-бурун — «девичий мыс», «Озурэти» — «страна девушек», племя ясаи — «девичий народ» (по-аварски) и проч. Амазонские элементы имеются в распространенном на Кавказе нартовском эпосе, как в его отдельных сюжетах и мотивах, так и в лице его отдельных женских персонажей. Все это, однако, остается недостаточно выявленным и записанным.