И чтобы мучились, ползали у него в ногах, вымаливая прощение. Он всем отомстил за те муки, которые выпали на его долю.

Николаев вернулся домой, выпил чаю с хлебом, спрятал «завещание» и лег спать. На душе у него было легко и радостно, словно он получил прежнюю работу «А ведь если вдруг восстановят, смирюсь ли я с тем, что не застрелю его? — задумался Николаев и долго не мог себе ответить. — Теперь-то я, пожалуй, и не смирюсь. Он должен умереть, этот кровопийца, тиран и сладострастник! «Но есть и Божий суд, наперсники разврата. Есть грозный суд, он ждет, он недоступен звону злата. Все мысли и дела  м о и,  — вставил Николаев, — он знает наперед». Четверостишие вырвалось само собой. Еще недавно он пытался его вспомнить, но не мог, а теперь вспомнил. Словно про него сказано. «Я не один страдаю и готов бороться до последнего дыхания. У меня нет больше надежд на спасение».

Последняя фраза ему так понравилась, что он поднялся и записал ее в маленький блокнотик. Это для будущего. Потом эти фразы будут заучивать наизусть школьники. Ведь он второй Желябов, и все приготовления ведет, подобно ему: ездит, примеряется, выслеживает. Но Желябов не оставил своих дневников, а Николаев оставит. Чтобы никто не усомнился в том, что он готовился совершить не просто частную месть, а политический акт. Киров умрет хотя бы за то, что сделал из Мильды потаскушку, развратил ее, унизил, растоптал. Эх, Мильда, Мильда, ты могла предупредить многое, но сама не захотела.

34

Киров в то утро даже не обратил внимания на исчезновение Борисова, он лишь после обеда от самого Михаила Васильевича узнал, что последний отводил в отдел милиции одного партийца по имени Николаев. Он рвался переговорить с Кировым, но поскольку Борисов нашел у него заряженный револьвер, то счел своим долгом отвести его на дознание.

— Такого человека, по имени Николаев, не знаете, Сергей Миронович? — спросил Борисов.

— Нет, такого не знаю, — подумав, ответил Киров.

— Странно, — пробормотал Борисов, — а он уверял, что вы должны его хорошо знать. Вот негодяй!

Лишь к середине дня Киров неожиданно вспомнил: Николаев — муж Мильды. О чем же он хотел с ним переговорить? Мильда, наверное, подала на развод, а раз он давно следил за ней, то догадался, кто ей дал такой совет. Или просто хотел попросить его переубедить Лидака? Неужели этот несчастный до сих пор не устроился на работу?

Киров уже хотел позвонить Мильде, но раздался звонок по прямому телефону.

— Киров слушает!

— Привет, — проговорил нежный женский голос.

— Я вас слушаю, — сердито повторил он.

— Не узнаете, Сергей Миронович, — в голосе послышались насмешливые нотки. — Это Эльвира Косганиди. Сто лет не слышала ваш голос. Как поживаете, товарищ секретарь ЦК?

— Спасибо, живу, как видите, — усмехнулся Киров.

— В том-то и печаль, что не вижу, — рассмеялась Эля. — А я теперь у вас работаю, собкором, квартиру дали. Давно хотела переехать в Ленинград, и вдруг выпало это счастье: ходить по пушкинским улочкам, каждый день видеть собственными глазами эту застывшую музыку растреллиевских дворцов. Вы знаете, как его звали?

— Нет…

— Варфоломей Варфоломеевич. Если хотите, я вам пришлю свою статью о нем. Целую неделю просидела в архивах. Интересная получилась статья. О нем, о папе Бартоломео, впрочем, ничего не буду говорить, сами прочитаете. А может быть, мы встретимся? Или образ мой давно померк, а всякий слух обо мне из сердца изгнан? — она рассмеялась. — Я готова принять вас у себя, у меня отдельная квартира. Напою вас кофе по-турецки, с солью и пряностями, а в порядке подхалимажа угощу нежным куском мяса, запеченного с чесноком, и к мясу найдется терпкое вино «Саперави». Мне вот интересно: неужели можно устоять против такого предложения, не бросить все к черту и не помчаться навстречу нежному зову, ведь жизнь коротка, а любовь вечна…

— Мне так и хочется сделать, — отозвался Киров. — Но разве речь идет о сегодняшнем вечере?

— Конечно, я уже и мясо ставлю на огонь…

Кирова всегда обескураживали напор и бесцеремонность. Несмотря на всю свою жесткость, в душе он оставался мягким, застенчивым человеком. Сергей Миронович посмотрел на часы: 16.20.

— Хорошо, но не раньше восьми…

— Что ж, я успею принять ванну, — нежно проворковала она и продиктовала адрес.

Киров хорошо помнил рассказ Орджоникидзе со слов Петерса и предполагал, что Эля должна вот-вот объявиться. Он знал, что ей скажет, когда она позвонит: каждый день у него на два месяца вперед расписан, он рад, сожалеет и прочее. Но едва Эля заговорила о пушкинских улочках, Растрелли, как ему стало интересно ее слушать, она угадала и его тайную любовь к Ленинграду, он даже немного заволновался и, сам того не ожидая, согласился заехать прямо сегодня. Она все же бесовская девка, в ней уйма таланта и обаяния, и Ягода хорошо знал, на кого делал ставку.

Киров поднялся, налил себе полстакана воды, выпил, стараясь успокоиться и все хорошо обдумать. «Может быть, это даже хорошо, что я согласился», — подумал Киров. Ему предоставлялась редкая возможность поправить свои пошатнувшиеся отношения с Кобой таким способом, через Элю, дать ему понять, что он не держит камня за пазухой. Отчего ж не воспользоваться? Эльвира не звонила раньше, потому что наверняка ждала, пока «оборудуют» квартиру. Теперь все готово, и можно принимать гостей. Кирову — великая честь открыть этот шпионский салон. Что ж, он откроет и не будет множить подозрений Кобы на свой счет.

Он позвонил Мильде. Она обрадовалась, знала, что он приехал, и ждала каждый день его звонка, но об этом не было сказано ни слова, одни сухие «нет» и «да», выдавало лишь ее дыхание, эти скупые «да» были напоены такой нежностью и страстью, что Элина красивая речь после разговора с Мильдой показалась ему напыщенной и фальшивой. Киров пообещал, что дня через два они обязательно встретятся, у него пока уйма всяких дел. Он спросил, как у нее с мужем, и она сказала, что объявила ему о разводе. Он не стал говорить ей об утреннем происшествии. «Скорее всего, — подумал Киров, — он хотел объясниться со мной по поводу Мильды.