— Если бы не вы, не знаю, что бы мы сейчас делали.

Он смущённо смеялся:

— Да Владимира и без меня приняли бы в резидентуру… Владимир того стоит… Это Ризо дерьмо такое — хотел, чтобы Владимир делал на него собачью работу.

Ирина со свойственной ей эмоциональностью ругала Ризо и всех, кто обманывал меня на нашем долгом пути.

Уолтер:

— Я знаю, мой отец был иммигрант и рассказывал, как ему было тяжело. Владимир заслужил то, что получит. Не горюйте, будьте довольны, — и смеялся.

Наступил последний день моей работы ортопедическим техником. На докторской конференции председателем был Аксельрод. Обсуждали сложный случай перелома-вывиха в локтевом суставе у молодой женщины. Травма была давно, шесть недель назад, и теперь уже трудно было сделать что-либо, чтобы восстановить движения в суставе. Ни у кого из докторов не было в этом достаточного опыта, не могли решить, что лучше сделать. Молодой аттендинг Дэннис Фэбиан спросил:

— Всё-таки есть у кого-нибудь в этом хоть какой-то опыт?

— Можно мне сказать? — спросил я.

Аксельрод удивился, но, поскольку сам сказать ничего не мог, буркнул:

— Ну, говори.

— Я лечил сто пятьдесят таких больных и описал их в своей докторской диссертации.

Дэннис даже крякнул от удивления: ого!

Это был единственный раз, когда я рассказывал о своём опыте в ортопедии. Двадцать минут я объяснял и рисовал мелом на доске схему тех операций, которые сам предложил. Слушали внимательно и задавали вопросы. В конце Аксельрод сказал:

— Что ж, я думаю, Владимир прав. Поблагодарим его за прекрасную лекцию, — и мне зааплодировали.

Это был момент моего торжества. Неловко раскланявшись, я пригласил всех на русские пирожки после работы. На выходе Уолтер злорадно шепнул мне:

— Здорово ты их обделал. Так им и надо.

Когда я вернулся с банкета домой, у нас был гость — соученик Младшего по колледжу Боб Кавалло, симпатичный высокий парень, его единственный друг. Они сидели на кухне и пили пиво, празднуя окончание колледжа. Ирина ещё не пришла, и я подсел к ребятам. Боб спросил у Младшего:

— Ты сказал своему отцу, как ты закончил?

Тот пожал плечами.

— Так ты скажи, скажи.

Но Младший молчал, и я сам спросил:

— В чём дело, как ты закончил?

— Нормально.

Но Боб всё продолжал настойчиво его уговаривать:

— Ну же, Владимир, скажи, скажи, — и весело улыбался.

Поскольку Младший продолжал молчать, он сам сказал:

— Ваш сын закончил колледж magna cum lauda (латинское определение ученика с отличием, одного из первых в выпуске).

Сын улыбался, будто стеснялся чего-то. Почему он не хотел сказать? В тот момент многое пронеслось в моей памяти — всё, что происходило с Младшим с того времени, как он начал учиться в медицинском институте в Москве. Он был плохим студентом, и если бы кто мне тогда сказал, что он закончит американский колледж одним из первых в выпуске, я бы не поверил и рассмеялся. Произошло невероятное. Да, самые большие и хорошие изменения в Америке произошли с нашим сыном. Это и было заветным желанием, нашей высшей целью.

Ему здесь жить долгую жизнь, ему начинать будущую ветвь нашей семьи — американскую, ему добиваться всего.

Ребята ушли в кино, а я сидел и думал, улыбка не сходила с моих губ. Пришла Ирина:

— Чем это ты так счастлив, что улыбаешься? Хорошо прошло прощание на работе?

Я сказал:

— Знаешь, наш сын закончил колледж magna cum lauda.

Она растерянно смотрела, думая, что ослышалась.

— Да, да, — повторил я, — это правда: наш сын закончил колледж одним из первых в выпуске!..

Мы летели навстречу солнцу — на Восток, в Европу. Впервые мы, бывшие бесправные рабы советской власти, были свободными путешественниками — свободно купили билеты за границу и свободно заказали гостиницу в Париже. Мы с Ириной придумали для себя такую игру — я спрашивал:

— А куда это мы едем?

На что Ирина как бы небрежно отвечала:

— А что такого?

Она детально разработала маршрут и была этим горда, как лягушка-путешественница из сказки Андерсена:

— Это я, это я придумала!

И вот мы летим. Любые изменения ощущаются острей, когда ломается рутина повседневности. Одно дело было знать, что мы можем свободно лететь в Европу, как все американцы, другое дело — действительно лететь, с американскими долларами и кредитными карточками. Сидя в салоне просторного самолёта DC-10 голландской компании KLM, мы были счастливы ощущением свободы международного передвижения. Но… ничего нет на свете абсолютного: надо было так случиться, что в самолёте у Ирины разболелся зуб. И она всю ночь промаялась, страдая от боли. Она пила обезболивающее, стонала, и мы решили, что как только обоснуемся в гостинице — сразу позвоним в американское посольство, узнать, у кого лечиться в незнакомом нам городе. Паспортный контроль — непривычно простой, и мы едем в такси — по Парижу! Мимо Триумфальной арки, по Елисейским полям… Ирина, держась за щёку, крутит головой по сторонам. И вот мы в номере «Hotel Du Colisee», и у нас нетерпение — выйти на улицу. Позвонили в посольство, там нерабочий день — Memorial Day — День поминовения погибших. Как быть с зубом? Придётся ехать в госпиталь завтра, а пока — на улицу. Целый день мы бродили, в экстазе восторга, в восторге экстаза. И к концу дня Ирина вдруг:

— Ой, а зубная боль прошла совсем!..

Прекрасное и эмоциональное — сильней всего, даже зубной боли.

Десять дней в Париже, там мы взяли в прокат маленькую машину «Renault», пять дней ездили по шато и городкам вокруг, и помчались в Голландию. За восемь дней я влюбился в голландцев — лучший из народов мира. У них есть пословица: Бог создал мир, но Голландию создали голландцы. Как верно! После Голландии — неделя в Бельгии. Мы наслаждались путешествием, но Ирине в Европе было особенно приятно: впервые за долгое время она чувствовала себя спокойно, не боясь опасного окружения.

В Бельгии радостная встреча с друзьями — Колей и Леной Савицкими. Это они помогали нам с выездом из России и встречали нас в Вене четыре года назад. О нашей жизни в Америке рассказывал им в основном я; Ирина с волнением и злостью описывала лишь опасности Нью-Йорка и трудности нашего устройства, в очень уж мрачном свете:

— Это наше путешествие — единственное хорошее с момента отъезда из Москвы, что с нами происходило и происходит.

— А мне Америка нравится, несмотря ни на что, — возражал я.

Коля примирительно:

— Ну, я так и думал, что у вас уйдёт около пяти лет на первое становление в Америке.