В год, когда при королевском дворе все казалось бы вернулось на круги своя, власть Дианы де Пуатье достигла своего апогея; королева подружилась с фавориткой и желала ей только добра, ибо по настоянию герцогини король спал в супружеской постели куда чаще, чем делал бы это по собственной воле. Мадам и коннетабль заключили мир, уступив настояниям короля, и Монморанси, как и прежде, встал на службу той, кого посмел осуждать, – король Франции бросил вызов императору.

Никогда еще Карл V, совершивший победоносное шествие по Германии и Италии, не был столь близок к осуществлению своей мечты. Церковь была целиком подвластна ему. По настоянию императора папа Юлий III перевел Вселенский собор, на котором должен был без участия протестантов рассматриваться вопрос о реформе, из Болоньи в Тренто, город, принадлежавший Австрии. Французский король, не желающий подчиняться диктату императора, отказался послать туда своих епископов. Деспотизм Карла V окутал своей тенью Нидерланды. Между германскими «свободами» и имперской властью начался решающий поединок. На пути Габсбургов к господству единственной преградой на материке являлся король Франции.

Европа вновь оказалась на распутье. Жертвы императора молили Генриха II о помощи.

Конфликт разгорелся на итальянской земле сразу же, как и предполагал кузен королевы Пьеро Строцци, после заявления Его Святейшества о своем желании передать Парму и Плезанс Карлу V. При создавшихся обстоятельствах Генрих II не собирался больше сохранять нейтралитет. Король Франции взял под свою защиту герцога Пармского. Военное вмешательство Франции стало неизбежным.

Флорентийская группа итальянцев, находившаяся при дворе в привилегированном положении, готова была поддержать любую авантюру Франции в Италии.

Возможность военных действий по ту сторону Альп завораживала и французских дворян, как мираж в пустыне.

Фаворитка также была захвачена идеей итальянской кампании.

Больше всех самую агрессивную политику в Италии поддерживали Гизы. Они ратовали за открытое выступление против Карла V в Неаполе и предместьях Милана.

В мае король заключил договор с Октавием Фарнезе о предоставлении ему двух тысяч пехотинцев, двухсот конников и годовую субсидию. В ответ Юлий III объявил герцога Пармского мятежником и возвестил о начале войны.

Летом отношения между Францией и Римом накалились до такой степени, что Генрих II начал обдумывать возможность вывести церковь в королевстве из подчинения папы.

Монморанси, благожелательно относившийся к императору, не без страха наблюдал за действиями Генриха и своих злейших врагов Гизов.

Когда Карл V заявил, что придет во главе пятидесятитысячного войска и наведет, наконец, должный порядок во Франции, коннетабль вынужден был приступить к укреплению гарнизонов на границе и начать подготовку к военным действиям.

Италии вновь предстояло стать полем сражения для старых врагов: Габсбургов и Валуа.

Военные действия решили развернуть в Пьемонте, завоеванном Францией еще во времена Франциска I.

После недавнего примирения с Англией оставалось низвергнуть императора, остававшегося непримиримым врагом Франции, а также его союзника папу Юлия III.

В сентябре император и король выдвинули друг другу свои требования, что явилось прелюдией к пятой за прошедшие тридцать лет войне между наследниками Людовика XI и потомками Карла Смелого. Мир огласился звоном оружия.

Во время этих тревожных событий у королевы в Фонтенбло в шестой раз начались родовые схватки. 20 сентября 1551 года в час без четверти ночи покои Ее Величества королевы Франции огласились криком новорожденного. Чудесным образом порвались цепи, приковавшие Екатерину к земле, полной страданий, лжи и зла. Она ощутила себя невесомой и вознесшейся на облака. Ей казалось, что она плывет в легком тумане и отовсюду на нее смотрят блестящие глаза. Из блаженного оцепенения ее вывел повторный крик ребенка.

Она очнулась и приоткрыла глаза.

Ее верная, пользовавшаяся особой симпатией подруга, приехавшая с ней во Францию из Италии, Мария Екатерина де Пьервив дама дю Перрон, которая дала ей рецепт, излечивший ее от бесплодия, с улыбкой повторяла:

– Ваше Величество, посмотрите, посмотрите на своего сына!

Огромная волна радости нахлынула на Екатерину. Она жаждала скорее прижать к себе этот крошечный сверток.

– Сын? О, дайте его мне!

Ребенка бережно положили возле матери. Екатерина с интересом разглядывала сына. Крошечный розовый ангел в белоснежных пеленках с маленькими крепко сжатыми кулачками смотрел на нее.

– Он великолепен! – с нежностью произнесла Екатерина. – Сильный и красивый, вылитый отец, мой любимый король Генрих!

Это был сын человека, которого она любила всеми силами своей страстной, жаждущей любви души.

Внимательно присмотревшись к новорожденному, Екатерина нашла в нем очарование, каким не обладали старшие дети. Его милая красота смутно напоминала флорентийке о родине, о тех бамбини, которых она видела в многодетных семьях Италии. Ее сердце впервые ощутило сильное потрясение: это было чувство материнства, мощно заявившее о себе, и ей показалось, что мир переменился. Радость и благодарность судьбе наполнили душу королевы. Екатерина почувствовала, что этот мальчик будет значить для нее гораздо больше, чем все другие дети.

В ее жизни наконец-то появилась вторая любовь!..

Коннетабль Анн де Монморанси в тот же день отослал гонцов к правителям всех провинций с сообщением: «Не могу вас не предупредить о том, что ночью королева родила прекрасного сына. Он и мать здоровы, слава богу!»

Новый принц получил титул герцога Ангулемского и имена Александр и Эдуард, которые он мог не сохранять. Первое имя, широко распространенное и любимое в доме Бурбонов, пришло к нему именно потому, что одним из его крестных отцов стал Антуан де Бурбон, муж принцессы Жанны д’Альбре. Второе ему дали в честь молодого короля Англии Эдуарда VI, который высоко оценил выбор его в качестве крестного отца.

Так вокруг колыбели новорожденного сразу же встали напротив друг друга две противоборствующие партии, католиков и протестантов, готовые немедленно скрестить оружие. Только вторая крестная мать новорожденного, Маргарита Палеолог, жена Фредерико де Гонзага (другой крестной матерью избрали принцессу Жанну д’Альбре), принесла к колыбели младенца очарование, улыбки и любовь к прекрасному, естественные плоды двора итальянского Возрождения.

Екатерина с первых часов появления на свет сына называла его Генрихом. На вопрос мужа: «Почему?» – она отвечала:

– Анри, он так похож на тебя.

Этот ребенок пробудил в ней стремления, дремавшие в ее одаренной душе многие годы: вкус к власти и чувство величия. Оставалось лишь только проявить их в полную силу. Теперь она поставила себе целью однажды услышать: «Вы – самая лучшая и справедливая королева в мире!»