– Хватайте ее, говорю я вам, подлые трусы! – завопил Фабрицио. – Топор должен напиться ее крови, прежде чем пламя пожрет ее тело, которого никогда больше не увидеть ее изменнику!

– Остановитесь, Колонна, – воскликнул иоаннит, – если не хотите сделать угодное Цезарю, своему заклятому врагу! Разве вам не ясно, что он ищет ее гибели, может быть потому, что она поверенная его преступлений или наскучила ему, или потому, что он хочет устранить ее, как предмет соблазна? Не давайте обмануть себя, благородный синьор!

Сам Фабрицио, казалось, был поражен этими доводами. Однако они вызвали сильнейшую ярость в Фиамме, в пользу которой клонились.

– Еще раз говорю, что ты лжешь, – воскликнула она. – Да может ли человек быть способен на подобное предательство? Нет, ты – дьявол и послан сюда, чтобы увлечь меня с собою в ад.

Только Фиамма вымолвила эти гневные слова, как внезапно на площади поднялся шум. Это был уже не говор взволнованной черни, а крик, вой и топот множества бегущих вперемежку с трубными звуками. Фабрицио испугался открытого бунта простонародья, подумав, что оно, пожалуй, спешит на защиту храма от поругания его убийством Фиаммы, и сделал нерешительное движение, точно собираясь схватить племянницу. Однако Альфонсо уцепился за его руку, а молодая женщина вбежала на ступени алтаря и, схватив один из массивных золотых сосудов, крикнула:

– Спасение! Спасение! Он идет, он идет!

Фабрицио слегка побледнел. Теперь можно было ясно разобрать в оглушительном гаме слова, повторяемые хором:

– Измена… измена! Борджиа! Орсо… Орсо! Мщение… мщение!

– Лукавый рыцарь, ты предал меня! – яростно обратился Фабрицио к иоанниту, хватаясь за кинжал.

– Нет, нет! Не будьте же так суровы к этой виновной, но тем более несчастной женщине! – и Альфонсо решительно стал между дядей и племянницей.

– Это – лишь новая выдумка черни! Я прекращу беспорядок, размозжив несколько черепов. Идите со мною, рыцарь! Мне нужен залог вашей верности! – крикнул Фабрицио, все более и более озадачиваемый звуками, ясно выделявшимися из общего шума.

Альфонсо охотно уступил ему, и они поспешили вдвоем к выходу из собора, перед которым толпились, выпучив от страха глаза, солдаты и чернь, тогда как зубцы крепости были унизаны беспорядочными массами сражающихся, которые часто срывались с них и стремглав летели вниз. Орудия палили у ворот, выходивших на дорогу, по которой Альфонсо прибыл в Капую.

Фабрицио обернулся вне себя от ярости на его мнимое предательство и без сомнения жестоко отомстил бы ему, если бы Альфонсо не успел сообразить с первого взгляда, что именно произошло. Он с большим проворством и присутствием духа отступил обратно в собор и запер на засов крепкие двери храма. Между тем пораженный успехом нападающих, Фабрицио громко скомандовал своим солдатам двинуться вперед и бешено помчался верхом сквозь толпу черни к крыльцу замка. Но в момент его прибытия ворота крепости распахнулись и отряд всадников и пехотинцев хлынул оттуда с криком: «Смерть ему! Смерть ему!» Колонна был тотчас окружен многочисленным неприятелем. Его оттеснили в сторону и непременно покончили бы с ним, если бы один из нападающих не прикрыл обреченного на гибель вождя своим щитом. Это был его недавний пленник, рыцарь Лебофор.

Масса победителей катилась вперед, убивая каждого, кто становился на дороге. Толпы народа безжалостно растаптывались конскими копытами и падали под ударами неприятельских мечей. С неослабевающей яростью Цезарь сам руководил резней, тогда как Орсини и английские стрелки, хотя и нашедшие своего предводителя здоровым и невредимым, были охвачены какой-то бешеной жаждой разрушения.

Альфонсо не сомневался, что город взят посредством предательского нападения, но мог только догадываться о конечном результате за массивными дверями святилища, которые испуганные монахи снова крепко заперли. Он не знал, с какой стороны угрожает ему большая опасность. Шум и рев на улице, крик и вой вблизи и вдали, страшное ожесточение, с каким гнали массы народа к соборным дверям, адский топот, крики торжества, особенно со стороны французов, – все возвещало победу союзных войск. Эта догадка вскоре подтвердилась, когда послышались страшные удары боевых секир и копий в дверь, а до слуха Альфонсо донесся голос Цезаря:

– Никаких священных приютов! Никакой пощады!

Фиамма, по-прежнему стоявшая на ступенях алтаря, обхватив руками массивные сосуды, с вылезшими из орбит глазами, дико смотревшими на рыцаря, с разметавшимися черными локонами, похожими на гриву испуганной лошади, еще издали узнала этот голос и принялась оглашать церковные своды безумными криками радости:

– Спаси! Я здесь! Цезарь, спаси!

– Эй, вы! Здесь нет никого, кроме Фиаммы и меня, иоаннитского рыцаря! – воскликнул в свою очередь Альфонсо и застучал во всю мочь рукоятью своего меча в двери, чтобы его выслушали.

– Взломайте двери! Убивайте каждого, кого найдете там! – кричал Цезарь. – Убивайте всех… всех! Смерть колдунам! Умерщвлять их – благочестивый подвиг.

Фиамма не слышала этих слов, призывая на помощь тех, кому оказывала столь важные услуги, и сам Альфонсо на одну минуту счел вздором молву о ее связи с Цезарем. Но, когда он услыхал решительные приказания Цезаря не щадить никого в священном убежище, досада и бешенство в его душе разрослись почти до безумия. Он, правда, не сомневался, что будет узнан и принят под защиту некоторыми из числа нападающих, но решил во что бы то ни стало спасти и Фиамму. В надежде, что крепкие двери выдержат удвоенный натиск атакующих, Альфонсо поспешил назад к алтарю, но едва приблизился, как Фиамма подняла один из массивных серебряных сосудов и громко закричала, что швырнет им в своего защитника, если тот сделает еще шаг в ее сторону.

– Я хотел бы защитить вас, – сказал иоаннит, – иначе вы погибнете. Я слышал, как Цезарь приказывал нападающим убить вас, как колдунью и языческую любодейку.

– Ты лжешь, предатель! – возразила она. – Цезарь не остановился ни перед чем, чтобы спасти меня. На помощь, Цезарь! Спаси свою Фиамму!

Тут с оглушительным треском распахнулись двери собора и в него ворвался всадник, размахивая саблей. Бесчисленные искры брызнули из-под копыт его лошади, ударявшей подковами в каменные плиты пола. Вслед за ним кинулись копьеносцы. Церковь в миг наполнилась потоком беглецов и воинов. Всадник осадил своего коня и гнал прочих вперед. Однако Фиамма узнала его и хотела спрыгнуть со ступеней алтаря, восклицая с ликованием:

– Цезарь!.. Мой Цезарь, я здесь!

Однако Альфонсо кинулся вперед и схватил ее с такой силой, что она не могла вырваться.

– Кто эта женщина? – спросил Цезарь. – Она зовет нас так фамильярно, как свою собачку. Не знаешь ли ты ее, Мигуэлото?

– Правда, ужас и тревога изменили мои черты. Но… неужели ты не узнаешь меня, Цезарь? – произнесла Фиамма с тревожным воплем, заглушавшим весь шум и гам, наполнившие церковь.

Но в ответ на это раздалось:

– Действительно, ты – моя жена, прелюбодейка. Не правда ли, жена коменданта крепости Святого Ангела? Я – твой супруг, награжденный тобою рогами на потеху карнавала.