— Мы ждём японца? — в упор спросил Ражный.

Финансист на сей раз ответил честно.

— Должен быть с минуты на минуту. Без него нельзя.

— Это он вас помирил?

И тут Ражный вдруг понял причину столь резкой перемены в поведении Поджарова: прямо на обеденный стол глядели пластмассовые кабаньи глаза и раздутые, хищные ноздри будто тянули воздух и принюхивались к резкому запаху тухлятины.

Да он под пристальным взглядом камер ничего, кроме дифирамбов, и петь не станет!

— Кстати, а почему бы нам не встретить Хоори? — предложил Ражный. — Если с минуты на минуту? И свежим воздухом подышать? Здесь все провоняло гнилой рыбой.

— Не откажусь, — мгновенно согласился он и встал. — И впрямь засиделись…

Прогулочным шагом, почти соприкасаясь плечами, они вышли за ворота и шагали ещё добрую сотню метров, прежде чем финансист открыл рот, точно зная радиус действия видеокамер. И их наличие не скрывал.

— Думаешь, все переколотил? — спросил с усмешкой и все-таки шёпотом. — Да тебя нашпиговали, как булку изюмом.

— Я чувствовал…

— И вёл себя неосторожно! Снимают не мои люди…

— Чьи же? Японца?

— Где бы я, по-твоему, взял столько аппаратуры?

— Веду себя так, как считаю нужным, — резко обронил Ражный.

— Не требуй устранения Каймака! — быстро заговорил финансист. — Он на самом деле вернулся набитый долларами. И далеко не идиот, не обольщайся. Чует, его сбросят с хвоста, как только выпотрошат. Застраховался, деньги пока что держит в каком-то тайнике. И связи свои зарубежные не выдаёт… Беречь его надо! Другого источника доходов у нас нет.

— Я вообще ничего не собираюсь требовать. Во всей этой суёте мне интересно лишь взглянуть на стиль Мопателе.

— Хоори готов встретиться… Но ты лучше откажись!

— Почему?

— Косоглазому не поединок нужен, а видеозапись боя. Потом его аналитики обработают, разложат по элементам, по деталям, расшифруют. Там такие спецы сидят! И когда просветят насквозь, снимут каждый твой шаг, каждую тренировку — кинут тебя! Вернее, нас с тобой.

— Неужели японцу не хватило для анализа схватки с Колеватым? — откровенно изумился Ражный. — Там-то два натуральных поединщика.

Поджаров несколько метров прошёл, глядя себе под ноги, обогнал Ражного и встал на пути.

— Не хватило. Потому что он не видел и никогда не увидит этой плёнки.

— Вы как пауки в банке, — обронил Ражный, но финансист пропустил это мимо ушей, сказал с чувством затаённой горечи:

— Съёмку борьбы с генералом Колеватым делал мой человек. А ты его недавно порешил… Просил же тебя…

— Твоего человека зарезал волк.

— Знаю… Да волк-то твой, — он стряхнул с себя чувственность. — Так что тебе придётся вести себя не так, как считаешь нужным, а как выгодно для дела. Если Хоори все-таки станет напрашиваться или заводить тебя, чтоб выйти на ковёр, — не соглашайся ни в коем случае. Я понимаю, соблазн накостылять ему велик, но сработаешь на него. Он-то готов сносить любые оплеухи.

— Когда же ты собрался скинуть его с хвоста? И как, если он всевидящий и вездесущий?

— Косоглазого во вторую очередь, — поспешил предупредить Поджаров. — Сначала освободим Каймака. От зелени и от должности. А без него и Хоори задавим. Неужели мы, два русских мужика, не зажмём японца?

Ражный развернулся и пошёл назад, к базе. Финансисту ничего не оставалось, как пойти следом.

— Ты не боишься, что потом, когда останемся вдвоём, я скину и тебя? — на ходу и деловито поинтересовался Ражный.

— Не боюсь, — сразу и твёрдо ответил тот. — Меня нельзя скинуть, как с черепахи панцирь. Проглотят тебя с потрохами, идея-то в воздухе носится, а при нынешней технике!.. Тебе лучше со мной в паре, чем с этими козлами или с другими…

Он замолк, поскольку до базы оставалось не больше сотни метров, и все-таки у самых ворот не выдержал, прошептал:

— Нажрался всякой гадости… Мутит. До горшка бы дотянуть.

Они дотянули до крыльца гостиницы, когда со второго этажа из окна вместе с осколками стекла вылетела тарелка и ещё что-то бесформенное и неразличимое. Финансист сошёл с тропинки, пнул полуобглоданный бараний бок и, забывшись, сказал громко:

— Капризничает, сука! Нормальной пищей швыряется! Все подавай ему…

В тот же миг из номера послышался натуральный поросячий визг, стук мебели и звон бьющейся посуды.

Ещё не поднявшись даже на крыльцо, на короткий миг взмыв чувствами ввысь, Ражный увидел, что произошло, и его непроизвольно передёрнуло. Когда же забежал на второй этаж и толкнул дверь, видение подтвердилось.

За столом с поваленной и перемешанной посудой сидел Каймак, уткнувшись лицом в блюдо с мясом. В одной руке был точно такой же бараний бочок, что вылетел в окно, в другой — большая накрахмаленная салфетка. Егерь заколол его столовым ножом, точно так же, как однажды разъярённого кабана — точным ударом в загривок, и кровь ещё хлестала фонтаном. Сам Агошков ползал по полу у входа и, по-волчьи подтягивая живот, изогнувшись, пытался вывернуть себе не желудок — душу вместе с гулким, нутряным рёвом…

Финансист так и не вошёл в номер, стоял в проёме распахнутой двери, машинально двигал челюстями, словно что-то пережёвывал и изредка, с трудом, сглатывал. Прошла минута, прежде чем Ражный схватил за шиворот рыгающего егеря и поставил на ноги: странно, что у спецназовца, прошедшего Афган, так сильно проявился комплекс молодого бойца, впервые убившего противника.

— Зачем ты его? Как кабана? — Ражный встряхнул Агошкова.

Тот потыкал трясущейся рукой в сторону Каймака, но сказать ничего не смог, вновь нагнулся и заревел. Тогда Ражный взял со стола откупоренную бутылку водки, облил голову егеря, завернув её, поплескал в лицо.

— Ты убил человека!

Он вдруг медленно отёр лицо тыльной стороной ладони и отрицательно мотнул головой.

— Это… не человек.

— Что? Приставал? Домогался?.. Ну, врезал бы ему! Ты же не девочка! Зачем же резать?!

Глаза Агошкова сузились, взгляд стал волчьим.

— Это не человек! Я убил не человека!

— Кого же, дурак? У тебя четверо! Подумал? Рука егеря вновь потянулась к Каймаку.

— Людоед! Он — людоед… Это не барки… не бур-бака… Там… человечина! Ел сам… И меня накормил!.

— Да ты с ума сошёл, — внезапно ощутив рвотный позыв, выдавил Ражный. — С чего ты взял?

Каймак пошевелился, расслабился и из руки на пол вывалился бараний бочок. Поджаров наконец опомнился, вошёл в номер и притворил за собой дверь. Однако все ещё жевал и сглатывал…

— Он сам сказал!.. Когда я поел… — Агошкова загнуло ещё раз.