― Ешь. ― Она говорит: ― Этот мальчик любит тебя, детка. Он любит тебя уже очень давно. Все получится, но только не в том случае, если ты будешь морить себя голодом.

― Откуда ты знаешь, что он меня любит

― По тому, как он на тебя смотрит. Тогда он мог прятаться за словесными отрицаниями, но то, как он смотрел на тебя, словно ты была единственным человеком в комнате, невозможно было скрыть. ― Я ем, слушая ее. ― Он не должен был участвовать в том пари, но я верю, что он действительно любит тебя.

― Я тоже, ― говорю я, встречаясь с ней взглядом.

― Ты готова простить его?

― Думаю, да.

Она наклоняется и берет мою руку, крепко сжимая ее.

― Я рада за тебя, детка. Ты заслуживаешь всего самого хорошего в мире.

После обеда я отправляюсь в мамину квартиру в Гайд-парке, наконец-то готовая к встрече с ней.

Она живет в нижнем блоке совершенно запущенного четырехквартирного дома. По-моему, капитальный ремонт в нем не проводился с тех пор, как он был построен в восьмидесятых годах, и я думаю, что сейчас было бы безопаснее снести его и построить заново, чем пытаться устранить десятки имеющихся там серьезных проблем.

Не то чтобы мою мать это волновало или она была достаточно трезва, чтобы это заметить. Пока у нее есть крыша над головой, она счастлива.

Я дергаю ручку и обнаруживаю, что дверь не заперта. В этом нет ничего необычного, но это раздражает. Я сотни раз говорил ей, что нужно запирать двери, особенно в этом районе.

Здесь нечего красть, но кражи ― не единственное преступление, которое происходит в этом районе.

― Мама? ― зову я, входя в квартиру и закрывая за собой дверь.

В квартире полный беспорядок.

Она никогда не была безупречной, даже когда я жила здесь, но мы с Ноланом хотя бы старались поддерживать в ней порядок. За те месяцы, что прошли с тех пор, как мы оба съехали, она превратилась в настоящее гнездо наркоманов. Повсюду пустые бутылки, использованные трубки и шприцы, старые обертки от еды и остатки корок, не говоря уже о крайне подозрительных пятнах на ковре с не менее подозрительным запахом.

Волосы встают дыбом, когда я смотрю на эту сцену. Нолан предупреждал меня, что мама не заботится об этой квартире, но это еще мягко сказано. Это место непригодно для жизни, и мне становится плохо от одной мысли, что она здесь живет.

― Мама? ― Я снова зову, на этот раз громче.

Ответа нет.

Я прохожу мимо гостиной и заглядываю в старую спальню, которую мы делили с Ноланом, и в мамину комнату. Обе пустые, обе совершенно отвратительные. Насколько я могу судить, она спала на полу, матрасы отсутствовали на каркасах кроватей. Должно быть, она заложила их за мешок с деньгами.

Я сглатываю эмоции, забившие мне горло, и продолжаю идти мимо ванной на кухню. Там тоже невообразимо грязно, но главное ― пусто.

Где же моя мама?

Я достаю телефон, чтобы написать Нолану, когда слышу шум, доносящийся от входа в квартиру. Не успеваю я обернуться, как меня впечатывают лицом в стену.

Все происходит так быстро, что я даже не успеваю ничего понять. Задержка моей реакции на две секунды может оказаться роковой, так как рука прижимает мое лицо к стене, удерживая меня в ловушке.

Огромное тело прижимается к моему, и на меня сразу же нападает запах пива, травы и мочи.

Страх захлестывает меня, и я кричу во всю мощь своих легких, отчаянно сопротивляясь тому, кто меня держит.

― Я долго ждал, когда ты будешь одна. ― Страшный голос ворчит мне в ухо, и мой страх сменяется ужасом, ледяным холодом скользя по моим венам.

Внезапно мне снова становится одиннадцать лет, и я прячусь от криков и драк в шкафу в своей спальне.

Это Митч, мамин постоянный бойфренд последних трех лет. Я стала чаще бывать у Беллами, как только он появился в жизни моей мамы. Он не самый жестокий из всех ее парней, но я всегда считала его самым опасным. Он всегда смотрел на меня так, что у меня мурашки бегали по коже, и я никогда не чувствовала себя в безопасности рядом с ним.

Он никогда не переступал черту, но это только потому, что я не давала ему такой возможности. Если он был здесь, я была далеко, пока он не уходил.

Похоже, мои инстинкты были верны.

Борясь с парализующим страхом, который грозил заморозить меня на месте, я снова закричала, мои голосовые связки напряглись до предела, пока я билась и боролась с его захватом.

― Заткнись, сука.

Он сжимает мои волосы в кулак и прижимает меня лицом к стене. В глазах вспыхивают звезды, и я временно теряю сознание, борясь с волной бессознательности. Я знаю, что если сейчас потеряю сознание, то, скорее всего, не переживу этого, а если переживу, то уже никогда не буду прежней.

Воспользовавшись моим мгновенным оцепенением, он переворачивает меня так, что я оказываюсь лицом к лицу с ним. Он такой же уродливый и отвратительный, каким я его помню, время и наркотики не помогли его лицу, уже покрытому шрамами.

― Я собираюсь повеселиться с тобой. ― Он говорит с ужасающей улыбкой. Несколько зубов у него отсутствуют, а остальные сгнили, и это в сочетании с его навязчивыми словами выглядит страшнее, чем то, что я видела в фильмах ужасов.

Я не хочу умирать, я не хочу умирать, я не хочу умирать.

― Отпусти меня! ― Я снова кричу, борясь еще сильнее. Топаю ногой и кусаю его за предплечье до крови, не желая отпускать, даже когда он пытается стряхнуть меня.

Другим кулаком он ударяет меня в живот, отчего у меня перехватывает дыхание и я вынуждена отпустить его. Он обхватывает руками мое горло и сжимает его.

Это не то, как Рис доминирует надо мной в спальне, это должно причинить боль и, возможно, даже убить.

― Тебе не нужно быть в сознании для того, что я запланировал для тебя.

Желчь собирается у меня в горле, глаза выпучиваются, и я бьюсь с ним, как банши.

Я пытаюсь вырвать его руки, но не могу сравниться с ним ни по размерам, ни по силе. Мои ногти отчаянно впиваются в его предплечья, затем я пытаюсь