иначе старик расплачется. Плачущий Вольфганг – это почти конец света. А сдавшийся Ворон? – Ведь вы что-то сказали?

– Ему написал Рудольф, – фок Варзов медленно свернул карту. – Объяснил, что не может забрать у Алваро последнего сына. После Карлоса он не сможет быть строгим, а без строгости не обойтись – маркизу Алвасете нужны твердая рука и военный опыт. Ноймаринен обещал взять Ги к себе, но Пьер ответил, что его наследнику место в Торке и он договорится об этом либо с Савиньяком, либо с Морисом Эпинэ. В итоге граф Энтраг оказался у Мориса, не сказал бы, что это пошло ему на пользу.

– Ему ничего бы на пользу не пошло. Он предал бы вас точно так же, как предал Эпинэ.

– Я бы ему такой возможности не дал. – Фок Варзов с каким-то удивлением оглядел бывшее обиталище Давенпорта. – Ги Ариго в армии было не место, только Морис с Арно думали не о деле, а о покойном друге. Обложили его наследника ватой и вырастили перчаточного маршала. С плюмажем.

Глава 6

ТАЛИГОЙЯ. РАКАНА (б. ОЛЛАРИЯ)

399 год К.С. 11-й день Осенних Молний

1

В новеньком мундире Лаци был хорош, не хуже, чем в доломане со шнурами. Не то что она в придворных платьях, сожри их моль вместе с париками. Ее высочество подмигнула любовнику и уселась на бархатный пуф, заложив ногу за ногу. Покойный муженек ненавидел, когда она так делала, и тогда еще не вдовствующая принцесса завела манеру ссориться именно в этой позе, сегодня же она решилась на ссору. То, что Альдо затеял, не было подлостью только потому, что было чудовищной глупостью. И пошлостью. Это агаров хлебом не корми, дай кости туда-сюда потаскать, но на то они и агары.

– Гица, – Лаци с нескрываемым интересом смотрел на одетую в охотничье платье принцессу, – что, так-таки и не пойдете?

– Не пойду, – отрезала Матильда, – дурней надо учить, а по-хорошему балбес не понимает, совсем с цепи сорвался. Еще бы, всю жизнь в приживалах ходил, а тут трон, придворные, солдаты – и все твое! До поры до времени.

– Ой, гица, – присвистнул доезжачий, – шуму будет!

– А и будет, – Матильда подмигнула любовнику. – А ну, наливай! Да не патоки этой, а тюрегвизе! Есть же у тебя?

– Как не быть, гица. – Какой же он все-таки красавец, и ведь влюбился по уши в старую подушку. А раз влюбился, значит, подушка еще ничего!

В дверь то ли постучали, то ли заскреблись. Твою кавалерию, начинается.

– Прошу!

Придворная коза в зеленом атласе уставилась на высочество со стопкой, как на рогатую кобылу.

– Ну, – алатка лихо опрокинула стопку, – что в лесу сдохло?

– Ваше высочество, – проблеяла коза, – его величество напоминает, что карета будет подана через час.

– Я не еду, – отрезала Матильда. Можно было добавить, что в могилах только ведьмы да ызарги роются, но внук есть внук, а холуи есть холуи. Скажешь «копыто», дворец к вечеру про корову заговорит, а город к утру – про стадо.

– Я… Я должна это передать? – В гляделках гофмейстерины, или как там ее, трепыхался неподдельный ужас, пупырчатый и зеленый.

– Именно, и немедленно. – Ее высочество сунула милому пустую стопку. – Еще!

Коза стала похожа на курицу, сейчас яйцо снесет. Ее высочество тряхнула отросшими кудрями, которые неплохо было бы подчернить.

– Идите и доложите!

Гофмейстерина исчезла, вдовствующая принцесса залпом проглотила тюрегвизе и рявкнула:

– А ты чего ждешь?! Твою кавалерию, пей!

Лаци выпил, вытер усы и сказал, как через костер прыгнул:

– Возвращаться нам надо, а здесь уж как Охотнички рассудят.

– Хочешь – проваливай, – вскинулась Матильда, – не держу, сам увязался.

– Без гици не вернусь, – сузил глаза любовник, – но и голову под крыло прятать не стану, не гусак. Молодой гици только себя слышит, вот и горланит, что пьяный на перевале. Завалит камнями – сам виноват.

– Сам не сам, а другого внука у меня нет… Поцеловал бы, что ли.

Доезжачий повиновался. С удовольствием. Тюрегвизе растопила смерзшуюся в комок душу, а губы Ласло довершили дело. Эх, сейчас бы дверь на ключ, а день – в ночь! Ее высочество умело вывернулась из крепких объятий:

– Иди погуляй, Бочку проведай. Мне при тебе ругаться несподручно.

Лаци без лишних слов вышел. Обернулся на пороге, блеснул шалыми глазами, и был таков. Нет, гицу свою он не бросит, а гица не бросит Альдо, что бы паршивец ни натворил.

Принцесса налила третью стопку, но пить не стала – хватит. Остальное – после драки, благо без нее не обойтись. И хорошо, иначе она или лопнет, или кого-нибудь пристрелит… Хоть бы и того черноусого упыренка, что крутится возле Альдо. И еще косого болтуна, как, бишь, его?

Ее высочество вытащила заветные, подаренные шадом пистолеты и принялась чистить. Просто так, для удовольствия.

Проще всего было послушать Лаци, хлопнуть дверью и убраться в Сакаци к Клементу под хвост. И она б убралась, дури́ Альдо не на пороховом складе.

2

Синяки почти сошли, но рука все еще болела. Это было неприятно, но терпимо, и Дикон, вопреки стенаниям теперь уже двух врачей, сел в седло. Пусть видят, что герцог Окделл здоров и готов служить своему сюзерену. Альдо трижды присылал справляться о здоровье Повелителя Скал, а в последней своей записке намекнул, что будет огорчен отсутствием потомка Алана в Старом парке, только Ричард не пропустил бы такое событие и без писем.

Справедливость к живым начинается со справедливости к мертвым. Узурпатору и возведенной в святые блуднице не место в храме, построенном на месте древнего святилища. Подлежат забвению и их имена. Олларии нет, есть Ракана, а святая Октавия была и есть лишь одна – легендарная агарская отшельница. Придет время, эсператистских святых забудут так же, как олларианских, и в Золотые Земли вернется истинная вера, но сперва нужно выкорчевать память о Франциске. Слишком многие видят в узурпаторе великого короля, спасшего погибающее государство. Это было бы правдой, захвати Оллар Гайифу или Дриксен, но он поднял руку на потомков богов…

Показалась Фабианова площадь, Ричард придержал линарца, оглядывая заполненное пляшущим мокрым снегом пространство между бывшим особняком Колиньяров и церковью Святого Фабиана. Храм будет перестроен и в третий день Осенних Молний вновь освящен именем святого Алана. Туда из Ренквахи перенесут прах отца, а сам святой Алан вместе с маршалом Эктором уже этой весной обретут последний приют в Старом парке.

Последнее обстоятельство вызывало у Дика целую бурю чувств. Умом юноша понимал, что отдавший жизнь за короля и Талигойю Эктор не виноват в том, что его потомки выродились в трусоватых подлецов, но стоять во время церемонии рядом с Валентином?! Юноша подозревал, что Альдо таким образом пытается примирить Повелителей Скал и