Покосившись на Фрэнка исподлобья, Фогарти заметил:

– В таком состоянии я его тоже никогда не видел. Возиться с ним – слуга покорный. Тем более сейчас, когда он окончательно умом тронулся. Ну что ж, хотите поговорить – давайте поговорим. Но после этого берите его под свое крылышко, а мое дело сторона.

Фогарти обошел письменный стол и опустился в кресло, обитое темно-бордовой кожей (точно такая же обивка была у кресла, в котором сидел Фрэнк).

Не дождавшись, когда же хозяин предложит им присесть, Бобби сам направился к дивану. Но Джулия опередила его и плюхнулась на диван поближе к Фрэнку. Она посмотрела на мужа так, словно хотела сказать:

"Поумерь свои благие порывы. Стоит Фрэнку вздохнуть, застонать или пустить слюни, как ты уже тянешь руки его погладить, утешить. А если ты в тот же миг провалишься в тартарары или еще куда-нибудь? Держись-ка от него подальше".

Фогарти снял очки в черепаховой оправе, положил на стол, крепко зажмурился и двумя пальцами потер переносицу, словно хотел прогнать головную боль или собраться с мыслями, а может, и то и другое. Затем он открыл глаза, прищурился, взглянул на гостей и начал:

– Я тот самый врач, который в феврале сорок шестого года, когда Розелль Поллард появилась на свет божий, принимал роды у ее матери. Я же принимал роды и у самой Розелль. Фрэнк, близнецы, Джеймс – или Золт, как он теперь себя называет, – все они родились при моем участии. Я лечил Фрэнка от всех детских недугов. Должно быть, поэтому он и решил, что в трудную минуту может обратиться ко мне. Нашел дурака. Что я ему – врач-добряк из телемелодрам, который ко всем лезет со своей помощью? Или заботливый дядюшка, который учит уму-разуму? Мне платили – я лечил, а прочее меня не касается. И лечил-то я только Фрэнка да его мать – девчонки и Джеймс никогда не болели. О психических отклонениях умолчу: это у них врожденное и лечению не поддается.

Голова Фрэнка все так же клонилась набок. Из правого уголка рта по подбородку тянулась тонкая серебристая струйка слюны.

– Вы, очевидно, знаете про необычные способности ее детей, – перебила Джулия.

– Узнал семь лет назад, в тот самый день, когда Фрэнк ухлопал свою мамашу. К тому времени я уже вышел на пенсию, но Фрэнк по старой памяти бросился ко мне. Наболтал много лишнего, втравил меня в историю. Ему, видите ли, понадобилась моя помощь. А чем мне было ему помочь? Чем тут вообще поможешь? Я не имею привычки совать нос в чужие дела.

– Но откуда у них взялись эти способности? – допытывалась Джулия. – У вас есть какие-нибудь догадки, предположения?

Фогарти залился желчным, недобрым смехом. Если бы Бобби не раскусил старика через две минуты после знакомства, сейчас этот смех раскрыл бы ему глаза.

– Предположения имеются, будьте спокойны. И мне есть чем их подкрепить. Могу такого о Поллардах порассказать, что не обрадуетесь. Это, конечно, не моего ума дело, но тут заварилась такая каша, что нет-нет да и задумаешься. И немудрено. История приключилась скверная, дикая, но занятная. Так вот, что касается предположений, по-моему, всему виной отец Розелль. Вообще-то ее отцом считали заезжего прощелыгу, но меня не проведешь. Ее настоящий отец – брат ее матери Ярнелл Поллард. Розелль – плод насилия и кровосмешения.

Должно быть, Бобби и Джулия изменились в лице, потому что, заметив, как они приняли это известие, Фогарти снова разразился презрительным лающим смехом – Это еще что! Главное впереди, – заверил старый врач.

* * *

Бесхвостая кошка по прозвищу Зита, затаившись в кустах азалий, караулила входную дверь.

Вторая кошка, черная как полночь (на то ей и прозвище – Ночнянка), вскочила на подоконник, какие у старинных испанских домов пристроены снаружи. – Потом перепрыгнула на другой. Вот она, комната, куда старик увел гостей. Ночнянка ткнулась носом в стекло. Изнутри окно закрывали жалюзи, однако сейчас широкие планки сомкнуты не очень плотно: если поднять или пригнуть голову, кое-что видно.

Заслышав имя Фрэнка, кошка замерла – потому что в спальне дома на Пасифик-Хилл-роуд в эту минуту замерла Лилли.

Старик действительно тут, в комнате с книгами. А вон и его гости. Когда все расселись, Ночнянка пригнулась и заглянула в другую щель, пониже. Ну и ну. Мало того, что разговор крутится вокруг Фрэнка, он и сам находится в комнате. Кресло, в котором он сидел, стояло под углом к окну. Из-за высокой спинки виднелась часть лица, а на широком подлокотнике, обитом бордовой кожей, безвольно покоилась его рука.

* * *

Док Фогарти склонился над столом и, кисло улыбаясь, продолжал рассказ. Сейчас он больше всего напоминал тролля, который ждал-ждал, когда близ его берлоги под мостом заплутают беспечные ребятишки, а не дождавшись, сам отправился на поиски человечинки.

Бобби одернул свое шальное воображение. Предвзятость по отношению к Фогарти помешает разобраться, можно ли верить его словам, и оценить, насколько важны эти сведения. Для них с Джулией это вопрос жизни и смерти.

– Дом, в котором проживает эта семейка, построили в тридцатые годы Дитер и Элизабет Полларды. Дитер прежде работал в Голливуде, снимал третьесортные вестерны и тому подобную муру. На этом он сколотил кое-какой капитал. Не бог весть какое богатство, но благодаря этим деньгам он смог бросить кино, уехать из ненавистного Лос-Анджелеса и поселиться тут. На новом месте он приобрел несколько небольших предприятий и жил безбедно до конца своих дней. Так вот, Полларды переехали сюда в тридцать восьмом году, в ту пору у них уже было двое детей: пятнадцатилетний Ярнелл и шестилетняя Синтия. В сорок пятом Дитер и Элизабет разбились в автомобильной катастрофе – грузовик вез капусту из долины Санта-Инес, и водитель спьяну налетел прямо на них. Представляете номер? Так Ярнелл в двадцать два года стал главой семьи и официальным опекуном тринадцатилетней сестры.

– И он, говорите.., насильно ею овладел? – спросила Джулия.

Фогарти кивнул.

– Я в этом не сомневаюсь. Потому что на следующий год Синтия очень изменилась. Ходит как в воду опущенная, хнычет. Соседи решили, что это из-за смерти родителей, но мне сдается, что дело тут в Ярнелле, который затащил ее в постель. Не только из-за того, что молодая кровь играла, хотя парня можно понять: девочка была загляденье. Более важная причина состоит в том, что роль хозяина пришлась парню по душе: он обожал власть. А люди его склада ценят только одну власть – абсолютную, когда все вокруг им подчиняются.

"Парня можно понять…" Бобби ужаснулся. Да этот Фогарти просто нравственный урод!

Доктор заметил, что гости посматривают на него с отвращением, но как ни в чем не бывало продолжал:

– Ярнелл был своевольный шалопай, и родители от него чуть не плакали. Сильнее всего их огорчало его пристрастие к наркотикам. Он сделался наркоманом, когда большинство и слова-то этого не знало. Об ЛСД тогда понятия не имели. И все-таки кое-что из этой дряни уже тогда было в ходу: пейот, мескалин, всевозможные галлюциногены, которые получают из некоторых разновидностей кактусов, грибов и других растений. Ярнелл баловался галлюциногенами с пятнадцати лет. Его научил дружок, киноактер, который снимался в фильмах его отца в характерных ролях. Я так подробно рассказываю, потому что, как мне кажется, это и есть ответ на ту загадку, которую вы пытаетесь разгадать.