Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Татаринцев предан суду Военного трибунала.
6. 8 января с. г. помощник начальника штаба 4 отдельного стрелкового батальона 115 отдельной стрелковой бригады старший лейтенант Смурников получил от начальника штаба бригады майора Шехтера приказание выяснить, почему в 1 стрелковую роту не доставляются боеприпасы. Смурников отправился в тыл батальона и установил, что старшина 1 роты Бочкарев напился пьяным и заснул в блиндаже и что поэтому доставка боеприпасов в роту не организована. Смурников вызвал Бочкарева к себе и из пистолета застрелил его.
Смурников предан суду.
7. Заместитель командира 220 сп 4 сд по политчасти майор Грищенко 1 февраля с. г. двумя выстрелами из пистолета убил старшину хозвзвода 2 батальона 101 сп Банных. Грищенко был пьян. Занимаясь размещением штаба полка, он выгонял несколько раз Банных из одного дома в другой. Когда Банных пришел за своими вещами, Грищенко обругал его и вытолкнул в сени, а затем взял у своего ординарца пистолет и двумя выстрелами убил Банных.
Грищенко осужден.
8. 5 февраля с. г. заместитель командира 2 батальона 471 сп 73 сд старший лейтенант Мойса по приказанию командира батальона старшего лейтенанта Садыкова расстрелял тяжело раненного на поле боя командира 4 роты того же полка лейтенанта Шевченко, который был заподозрен в трусости. Расследованием установлено, что никакой трусости Шевченко не проявил.
Садыков осужден.
9. 6 февраля с. г. командир 307 сд генерал-майор Еншин на своем НП лично расстрелял и. о. начальника артиллерии 1019 сп капитана Баранкова. На Еншина наложено административное взыскание Военным Советом армии.
10. В феврале с. г. и в марте с. г. в 188 отдельной штрафной роте имели три случая незаконного расстрела красноармейцев штрафников командиром роты лейтенантом Каштановым. Были расстреляны три бойца за то, что они отстали от роты в момент марша на исходные позиции.
Каштанов предан суду Военного трибунала.
11. 9 января помощник начальника 1-го отделения штаба 60 Севской стрелковой дивизии майор Демченко расстрелял командира 2 минометной роты 2 стрелкового батальона 1481 сп старшего лейтенанта Куц. Обстоятельства расстрела таковы.
Куц в состоянии сильного опьянения явился к командиру полка майору Штептеву для получения боевой задачи. Вместо того, чтобы отстранить его от командования ротой, ему было приказано отправиться в подразделение для выполнения боевой задачи. Вместо управления огнем минометных батарей, Куц оказался в лесу в тылу боевых порядков своей роты и боем не управлял. В лесу его обнаружил майор Демченко. Связавшись с командиром 60 сд полковником Богоявленским, майор Демченко доложил ему о поведении Куц. Полковник Богоявленский отдал приказание расстрелять Куц. Последний был расстрелян.
12. 21 января с. г. командир 372 сп 218 сд подполковник Рябов расстрелял командира пулеметной роты 2 батальона лейтенанта Митрофанова. Когда подполковник Рябов явился в роту для проверки боевой готовности подразделения, он застал людей, в том числе и Митрофанова, спящими, боевое охранение отсутствовало, пулеметы не охранялись, командиры взводов на местах не оказались. Рябов пытался разбудить Митрофанова, но последний не вставал. Двумя выстрелами в упор Рябов расстрелял Митрофанова (подполковник, кажется, даже не удосужился разбудить свою жертву. — Б. С.).
22 января сам Рябов был тяжело ранен и на самолете эвакуирован в тыл.
Приведенные факты показывают, что самоуправства и самочинные расстрелы приняли распространенный характер. В целях решительной борьбы с этими позорными фактами Военный Совет фронта издал прилагаемую директиву.
Соответственно ориентированы на предупреждение этих преступных случаев политорганы и члены военных советов армий».
Бросается в глаза повышенная концентрация самочинных расстрелов в штрафных частях — в одной только роте расстреляли трех из тридцати жертв по всему 1-му Белорусскому фронту.
Генералы в штрафные части не попадали, расстреливали их крайне редко и почти исключительно в 1941 году. Проступки, за которые лейтенанты и капитаны прямиком шагали в штрафбат, для высших офицеров часто заканчивались всего лишь выговором или снятием с должности.
Вот еще один самочинный расстрел, имевший совсем иной исход, чем перечисленные выше, только потому, что его фигурантом был генерал, да еще пользовавшийся покровительством самого Жукова. По этому поводу начальник Главного управления кадров Красной армии генерал-полковник Ф. И. Голиков писал секретарю ЦК КПСС Г. М. Маленкову 30 апреля 1944 года: «Маршал Советского Союза тов. Жуков (шифровкой № 117 396 от 28 апреля с. г.) донес на имя Народного комиссара обороны Маршала Советского Союза тов. Сталина о собственноручном расстреле командиром 18 стрелкового корпуса генерал-майором Афониным начальника 237 стрелковой дивизии майора Андреева. Представляю Вам по этому вопросу копию моего доклада на имя тов. Сталина».
Голиков сообщал Сталину днем раньше, 29 апреля:
«Маршал Жуков Вам донес о собственноручном расстреле командиром 18 стрелкового корпуса генерал-майором Афониным начальника Разведывательного отдела 237 стрелковой дивизии майора Андреева (корпус Афонина входил в 1-й Украинский фронт, которым командовал Жуков. — Б. С.).
Несмотря на то, что этот самочинный расстрел был совершен 12 апреля с. г., донесение было сделано только 28 апреля, т. е. через 16 суток.
Вопреки ходатайства маршала Жукова — не предавать Афонина суду Военного трибунала, а ограничиться мерами общественного и партийного воздействия, я очень прошу Вас предать Афонина суду.
Если, вопреки всем уставам, приказам Верховного Главнокомандования и принципам Красной Армии, генерал Афонин считает для себя допустимым ударить советского офицера, то едва ли он вправе рассчитывать на то, что каждый офицер Красной Армии (а тем более боевой) может остаться после такого физического и морального оскорбления и потрясения в рамках дисциплины, столь безобразно и легко нарушенной самим генералом.
К тому же после убийства Андреева едва ли можно принять на веру ссылку генерала Афонина на то, что Андреев пытался нанести повторный удар и вел себя дерзко. Что же касается положительных качеств генерала Афонина, из-за которых маршал Жуков просит последнего не судить, то генерал-полковник Черняховский дал мне на днях на Афонина следующую характеристику (устно): легковесный, высокомерный барин, нетерпимый в обращении с людьми; артиллерии не знает и взаимодействия на поле боя организовать не может; не учится; хвастун, человек трескучей фразы.
Тов. Черняховский (командующий 60-й армией, в которую входил корпус Афонина. — Б. С.) (по его словам) все это высказывал об Афонине лично маршалу Жукову.
У маршала Жукова Афонин работал порученцем в начале 1943 года и в штабе группы на Халхин-Голе»[10].
Интересно, что в своих мемуарах Георгий Константинович Жуков дал Ивану Михайловичу Афонину совсем иную характеристику. Вспоминая бои у Халхин-Гола, он писал: «Перед рассветом 3 июля (1939 года. — Б. С.) старший советник монгольской армии полковник И. М. Афонин выехал к горе Баин-Цаган, чтобы проверить оборону 6-й монгольской кавалерийской дивизии, и совершенно неожиданно обнаружил там японские войска, которые, скрытно переправившись под покровом ночи через реку Халхин-Гол, атаковали подразделения 6-й кавдивизии МНР. Пользуясь превосходством в силе, они перед рассветом 3 июля захватили гору Баин-Цаган и прилегающие к ней участки местности. 6-я кавалерийская дивизия МНР отошла на северо-западные участки горы Баин-Цаган. Оценив опасность новой ситуации, Иван Михайлович Афонин немедленно прибыл на командный пункт командующего советскими войсками… и доложил сложившуюся обстановку на горе Баин-Цаган. Было ясно, что в связи с неорганизованным отходом 6-й монгольской кавдивизии в этом районе никто не может преградить путь японской группировке для удара во фланг и тыл основной группировки наших войск».
