Толпа медленно попятилась. Никто не сказал мне ни слова. И вообще никто ничего не сказал.

— Видно, больше охотников нету, — заметил Гейб. — А ежели кто желает, придется иметь дело и со мной.

— Спасибо, Гейб, — сказал я.

— Не за что. Я ж ни черта не сделал.

Я разжал пальцы, камень упал на мостовую. В тишине он загремел на всю улицу.

Гейб вытащил из заднего кармана штанов большущий красный платок и шагнул ко мне. И, одной рукой придерживая мой затылок, начал вытирать мне лицо.

— Эдак через месячишко у тебя опять будет вполне приличный вид, — заметил он в утешение.

— Эй, Брэд! — крикнули из толпы, — Кто он таков, твой приятель?

Я не увидел, кто это кричал. Кругом было полно народу.

— Мистер! — заорал еще кто-то. — Не забудьте утереть ему нос.

— А ну валяй! — прогремел Гейб. — Кто там остряк-самоучка? Выйди-ка, покажись, сейчас я тобой подмету улицу.

Мамаша Джоунс сказала громко, чтобы расслышал дядюшка Эндрюс:

— Это шофер с грузовика, он разбил Брэду машину. Видно, если кто полезет драться с Брэдом, так этот малый ему задаст.

— Ишь ты, хвастунишка! — закричал в ответ дядюшка Эндрюс. — Ну и хвастунишка!

Вдруг я увидел Нэнси, она стояла у калитки и смотрела, и лицо у нее было такое… совсем как в детстве, когда мне приходилось вот так же драться с Хайрамом. Ей было противно. Она терпеть не могла драки, она считала, что драться — грубо и пошло.

Дверь моего дома распахнулась, с крыльца сбежал Джералд Шервуд. Подбежал и схватил меня за руку:

— Идем скорей! Звонит сенатор. Он ждет тебя на шоссе.

По ту сторону барьера ждали четверо. Поодаль остановились несколько машин. Там и сям кучками стояли солдаты. Примерно в полумиле к северу все еще работал экскаватор.

Я шел к людям, которые ждали меня на дороге. Я чувствовал себя дурак дураком. Ну и вид же у меня, должно быть, — как у нечестивейшего грешника в аду! Рубашка изодрана, левая щека горит, точно ее надраили наждачной бумагой. Правая рука разбита о Хайрамовы зубы, левый глаз, чувствую, заплывает — будет изрядный синяк.

По ту сторону незримого барьера по-прежнему тянулся вал вывороченной с корнем растительности, его расчистили только рядом с шоссе, на два-три десятка шагов вправо и влево,

Я подошел ближе и узнал сенатора Гиббса. Раньше я его никогда не встречал, но видел портреты в газетах. Крепкий, коренастый, совсем седой и всегда без шляпы. Сейчас на нем был двубортный пиджак и ярко-синий галстук в горошек.

С ним был какой-то военный, на погонах — звезды. Третий маленький, щуплый, волосы точно лакированные, черствая, непроницаемая физиономия. Четвертый тоже невелик ростом, но пухлый, круглолицый и синеглазый — никогда еще я не видал таких ярких синих глаз.

Я подошел к ним фута на три и ощутил легкое сопротивление: впереди был барьер. Тогда я отступил на шаг и посмотрел на сенатора.

— Вы, наверно, сенатор Гиббс, — сказал я. — Меня зовут Брэдшоу Картер. Вам про меня говорил Шервуд.

— Рад с вами познакомиться, мистер Картер, — сказал сенатор, — Я думал, Джералд тоже придет с вами.

— Я его звал, но он решил, что ему не следует идти, — объяснил я, — Они там поспорили. Мэр хотел назначить комиссию для встречи с вами, а Шервуд никак не соглашался.

Сенатор кивнул:

— Понимаю. Значит, мы будем говорить только с вами.

— Если вы хотите вызвать еще кого-нибудь…

— Нет-нет, зачем же! Ведь всеми сведениями располагаете именно вы?

— Да, я.

— Прошу извинить, я вас представлю. Мистер Картер — генерал Уолтер Биллингс.

— Здравствуйте, генерал, — сказал я.

Странное чувство: знакомиться с человеком, не подавая руки.

— А это Артур Ньюком, — продолжал сенатор.

Человек с черствым, непроницаемым лицом холодно улыбнулся. Такой — будьте уверены! — никаких шуток не потерпит. Он, видно, возмущен до глубины души уже тем, что кто-то посмел допустить существование какого-то там барьера.! — Мистер Ньюком — представитель Государственного департамента, — пояснил сенатор, — А это доктор Роджер Дэйвенпорт, биолог, и притом весьма знаменитый.

— Доброе утро, молодой человек, — сказал Дэйвенпорт. — Простите за нескромный вопрос — что это с вами приключилось?

Я улыбнулся ему: толстяк сразу пришелся мне по душе.

— Так, малость не сошлись во взглядах с одним земляком.

— Могу себе представить, какое в городе волнение, — сказал Биллингс, — Пожалуй, скоро трудно станет поддерживать закон и порядок.

— Боюсь, что вы правы, сэр, — сказал я.

— Ваш рассказ потребует времени? — спросил сенатор.

— Да, некоторое время понадобится.

— Где-то там были стулья, — произнес генерал Биллингс. — Сержант, где там…

Не успел он договорить, как сержант и двое солдат, стоявшие у обочины, подошли со складными стульями.

— Ловите! — сказал мне сержант и кинул стул сквозь барьер.

Я поймал стул на лету. Пока я его расставил и сел, четверо по ту сторону барьера тоже уселись.

Прямо сумасшедший дом какой-то: сидят пять человек посреди шоссе на шатких походных стульчиках!

— Что ж, — сказал сенатор, — я думаю, можно приступить к делу. Какой порядок вы предлагаете, генерал?

Генерал закинул ногу на ногу и уселся поплотнее. С минуту он раздумывал.

— Этот человек должен нам сообщить какие-то сведения, — сказал он наконец. — Так отчего бы нам тут же, на месте, его не выслушать?

— Ну, разумеется, — сказал Ньюком — Послушаем, что он скажет. Но знаете ли, сенатор…

— Да-да, — поспешно прервал Гиббс, — я понимаю, обстановка не совсем обычная. Впервые мне приходится заседать под открытым небом, но…

— По-видимому, другого выхода у нас нет, — заметил генерал.

— Это довольно долгая история, — предупредил я, — И кое—что может показаться невероятным.

— Так ведь и это невероятно, — сказал сенатор Гиббс, — Этот, как вы его называете, барьер.

— И, как видно, вы — единственный человек, которому что-то известно, — прибавил Дэйвенпорт.

— Итак, приступим, — заключил сенатор Гиббс.

И я стал рассказывать свою повесть во второй раз. Я не торопился, говорил обстоятельно обо всем, что видел, стараясь не упустить ни одной мелочи. Меня не прерывали. Раза два я умолкал на минуту — может, о чем-нибудь спросят? — но в первый раз Дэйвенпорт просто кивнул: продолжай, мол, а потом все четверо только молча ждали, чтобы я опять заговорил.