– Ваше величество, можем ли мы поговорить наедине?

Иом кивнула, и они вдвоем отошли в угол двора, в тень пекановых деревьев у стены.

– Миледи, – сказал он, – что вы знаете о звездах?

– Что они очень красивы, – сухо ответила Иом.

– Да, – сказал Дженнэйс. – Может быть, вы знаете таккже, что, когда сменяются времена года, созвездия передвигаются по небу. В начале года Элвинд скачет над северными горами. А в середине лета он находится практически над головой.

– Знаю, – сказала Иом.

– Тогда с большим… замешательством я должен доложить, что звезды стоят неправильно.

– Что? – спросила Иом.

– Сегодня ночью звезды стоят неправильно. Все совершенно не так. Сегодня третья ночь месяца Листопада. Но по нашим чертежам звезды расположены, как в двадцатую ночь месяца Урожая, что была две недели назад.

– Что это значит? – спросила Иом. – Может быть, неверны чертежи? Может…

– Чертежи верны. Я их проверял сто раз. На ум приходит только одно объяснение, – сказал Дженнэйс. – Мир движется в небесах по новому пути. Даже луна… по моим предварительным расчетам…

Иом забыла обо всех делах, которые ее только что волновали. Долго смотрела на звездочета, не в силах слова молвить, потом кое-как выдавила:

– И что же теперь делать? Дженнэйс покачал головой.

– Что… мы сделать не можем ничего. Но ваш муж – Король Земли.

Иом вдруг вспомнила слова Аверан. Великая Истинная Хозяйка связала Руну Опустошения с Рунами Неба и Ада. Она хочет создать новый мир, в котором люди не смогут выжить.

Неужели это она сумела при помощи чар свернуть Землю с ее пути в небесах?

– Конечно, – сказала Иом. – Я… немедленно пошлю ему весть.

Если это сделала Великая Истинная Хозяйка, разве Габорн ее остановит? Он потерял почти все свои силы.

Звездочет повернулся и ушел, а Иом в отчаянии окинула взглядом двор. И кликнула вестника, собираясь написать Габорну письмо.

Но едва начав обдумывать послание, она поняла, что не скажет мужу ничего нового.

Он и сам уже предупреждал Иом, что все люди погибнут, если он не убьет повелительницу опустошителей. Опасность была ведома ему не хуже, чем ей.

«А если нет?» – подумала она. Ведь Габорн только чувствовал опасность, но не знал, откуда исходит угроза. А почти все его Избранные из Мистаррии находились сейчас близ Карриса. И почувствовать опасность, угрожавшую Морскому Подворью, например, он никак не мог. Она стала думать, что скажет Габорн, когда она предупредит его об опасности, нависшей над столицей. Велит ей уехать или остаться? А что он скажет, когда узнает, что сам мир сошел со своего пути?

Тут во дворе появился Гримсон, ведя за собой Способствующего.

– Миледи, – крикнул он. – Мы передали дары, которые хотел Габорн.

Мысли Иом смешались. О дарах она совсем забыла. Габорн приказал подготовить векторов для Аверан. И сейчас нужно было отправить этих векторов вместе со Способствующим к нему.

– Седлайте лошадей и отправляйтесь немедленно, – сказала она Гримсону. – Дорога каждая секунда.

– Миледи, – отвечал Гримсон, – векторы не спали всю ночь. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь свалился на всем скаку с лошади. Может быть, запрячь королевские кареты? В них ехать немногим медленнее, чем верхом.

– Отлично, мы поедем в каретах.

– Мы?

Иом казалось, что мир уже разваливается вокруг нее на части. Габорн отослал ее сюда, в «безопасное место». Но землю трясет, рушатся башни, падают звезды. Мир сошел со своего пути.

В нем не осталось ни одного безопасного места.

Ее место – рядом с Габорном, но она не может пойти с ним в Подземный Мир. Там она будет ему только помехой. Он же – по-прежнему Король Земли, хотя сил у него стало меньше, и только он один в состоянии справиться с госпожой опустошителей.

Но что-то она все-таки тоже может сделать вместо того, чтобы сидеть здесь и ждать неизвестно чего. Иом оглянулась, посмотрела на управляющего Уэстхэвена, который, не дождавшись ее, уже давал указания каким-то лордам. Он знал свое государство лучше, чем она.

– Гримсон, – сказала она твердо, – собирайте мою свиту. Я еду с вами. Мне нужно поговорить с Габорном.

Иом написала записку Уэстхэвену, прося его подготовиться к возможному нападению с моря, и передала ее с пажом.

Вскоре она была уже в дороге.

Тысяча ударов, поразивших противника, не заслуживают такого уважения, как единственное деяние, совершенное из сострадания.

Ивариан Боринсон

Боринсон с Мирримой на руках брел, пошатываясь, по темным вересковым пустошам. Она была крупной женщиной, и нести ее было нелегко, даже имея дар силы – он слишком быстро уставал.

Все это время он прижимал к себе ее правую руку, надеясь удержать в Мирриме жизнь, каким-нибудь чудом помочь ей подольше продержаться.

Но это, кажется, помогало мало.

Через час он понял, что это вообще не помогает. Холод ее ледяной плоти пронизывал до костей. Его собственная рука как будто примерзла к руке Мирримы.

Но он не жалел о своей попытке ее отогреть. Жалел только, что больше не чувствует ее руки, потому что и его плоть, казалось, уже промерзла насквозь и превратилась в лед.

Так он и шел, спотыкаясь на каждой кочке. Слушал, как Миррима стучит зубами, и каждое облачко ледяного пара, вырывавшееся из ее уст, воспринимал как маленькое чудо.

Шел он уже совершенно механически. С него лил пот, ноги горели – не имея даров жизнестойкости, он устал не меньше любого обычного человека. Но отдыхать не решался, ибо боялся, что стоит ему остановиться, как он уже не соберется с духом продолжить путь.

Вот и брел, пошатываясь, под мокрыми деревьями и звездным небом, по такой сырой земле, что жить на ней могли, казалось, только тритоны и червяки. Вдалеке по-прежнему выл волк. Боринсон больше не боялся ни убийц, ни призраков. Он знал, что жить ему осталось недолго. Лед призрака высосал тепло из его руки, поднялся к локтю. Его молитва была услышана, хотя и отчасти.

Миррима умирала. С этим он ничего не мог поделать. Но сам он должен был прожить не намного дольше. Он все же принял в себя ее смерть.

Занятый этими невеселыми мыслями, он вдруг почувствовал, что меж ног его происходит нечто странное, и не сразу понял, что это опустились яички.

До этого он не испытывал никаких странных ощущений, которые могли бы его предупредить. Теперь он вспомнил, что у новорожденных мальчиков еще не бывает яичек. Они созревают постепенно и опускаются года через два.

Бальзам чародея сотворил-таки чудо. Самым естественным, по природе положенным путем.