Человека, который остановил бригаду Циглера, звали Иваном Ивановичем Заикой.

Он задержал немцев не для минутного ошеломления: четыре дня батарея со штатом в сто двадцать человек вела смертельный бой с силами, превосходившими ее во много раз! Это произошло 30 октября 1941 года в 16 часов 35 минут – с этого времени и пошла героическая оборона Севастополя, длившаяся двести пятьдесят дней.

Гитлеровцы были взбешены этим неожиданным сопротивлением: по их разведданным, здесь никакой батареи не было. Откуда она взялась?

Но в конце концов вопрос о происхождении батареи не был главным – подавить ее было главной задачей бригады Циглера. И на батарею, которой командовал лейтенант Иван Иванович Заика, был обрушен огонь всех средств наступающего противника.

В отражении атак противника, почти не прекращавшихся ни днем, ни ночью, принимали участие и жены военнослужащих. А жена лейтенанта Заики, Валентина Герасимовна, работавшая до этого события на медпункте деревни Николаевка, была в эти дни и за хирурга, и за медсестру, и за санитарку.

Через четыре дня, расстреляв весь боезапас и лишившись связи, оставшиеся в живых артиллеристы покинули почти дотла разрушенную батарею и, укрываясь у местных жителей, рассредоточение пробирались к Севастополю.

Об артиллеристах 54-й батареи и об их командире Иване Ивановиче Заике не было никаких известий.

Связь с батареей оборвалась 2 ноября к исходу четвертого, последнего дня смертельной битвы артиллеристов 54-й батареи: в пять часов сорок пять минут вечера Заика передал в Севастополь:

«Связь кончаю! Батарея атакована и окружена! Прощайте!»

Эта радиограмма была как последний вздох умирающего. Напрасно «ювелиры эфира» – радисты-виртуозы из штабов береговой обороны, из штаба дивизиона, а также радисты 30-й и 35-й артиллерийских батарей береговой обороны скрупулезно обыскивали эфир: им не удалось поймать позывные Николая Дубецкого – радиста 54-й батареи!

Как впоследствии стало известно, через пятнадцать минут после этой радиограммы батарея была уже в руках у противника. Лишь на отдельных участках ее территории тяжелораненые и охваченные яростью краснофлотцы сражались до последней капли крови.

Что же сталось с теми, кто ушел с батареи буквально под носом у фашистов? Какая судьба постигла Ивана Ивановича Заику, его жену Валентину Герасимовну, четверо суток не покидавшую землянку, в которой она, плача, перевязывала раненых и пыталась спасать умирающих?

Ответить на это никто не мог. Да и к тому же война с каждым днем не только разгоралась, но и расширялась: то у одного, то у другого рубежа вспыхивали кровавые бои, а в боях, как известно, не считают раны.

Будучи в Севастополе в сентябре и октябре 1941 года, я еще ничего не знал о лейтенанте Заике и его батарее – она в то время еще строилась.

В июне 1942 года в период третьего штурма Севастополя командующий сухопутными силами севастопольской обороны генерал-майор Иван Ефимович Петров познакомил меня на своем командном пункте, в Карантинной бухте, с комендантом береговой обороны Черноморского флота генерал-майором П. А. Моргуновым.

Я воспользовался благоприятным случаем и взял у генерала Моргунова интервью. Это на редкость интересный и интеллигентный человек. Артиллеристы шутливо называли его «Зевсом»-громовержцем, – генерал держал в своих руках всю береговую артиллерию на Черном море.

Вот тогда, тридцать лет тому назад, я впервые узнал о подвиге артиллериста 54-й батареи. Генерал очень тепло говорил о лейтенанте Заике, которого он сам назначил на эту батарею в июле 1941 года, когда она существовала лишь в приказе да «на кальке». Заике пришлось строить ее. И она была построена в немыслимо короткий срок – к пятнадцатому октября того же года! Через две недели после испытаний и пробных стрельб батарея первой (из береговых батарей, охранявших подступы к Главной базе) вступила в бой, и этот бой стал началом обороны Севастополя.

Больше о Заике я ничего не знал. Многие считали его погибшим, и в этом как будто не было ошибки – уйдя с батареи, он так и не появился в Севастополе. Некоторые летописцы обороны Севастополя сочли этот вариант единственным. Так ли было на самом деле?

…В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году Севастополь праздновал двадцатипятилетие освобождения.

В город съехалось четыре тысячи гостей, и среди них сто двадцать Героев Советского Союза и двадцать Героев Социалистического Труда.

Вечером в Доме офицеров состоялось торжественное заседание. Рядом со мной оказался невысокий, плотный мужчина с супругой. Слева мой друг, севастопольский журналист. Заседание еще не начиналось, и гости переговаривались, вспоминая «битвы, где вместе рубились они».

В зале сидело много как будто виденных, но не узнаваемых людей – двадцать пять срок не малый: одни поседели, другие сильно огрузли и раздались.

Однако я легко узнал бывшего командира «СК-025» старшего лейтенанта Сивенко – экипаж его свершил героический подвиг и был награжден президентом США; не изменился почти контр-адмирал Оскар Жуковский – бывший начальник оперативного отдела штаба Черноморского флота и бывший член военного совета Черноморского флота, вице-адмирал, Герой Советского Союза Николай Михайлович Кулаков, человек, всегда легко находивший контакты и с матросами и с нашим братом – журналистами, тоже не поддался действию времени. Постарел и несколько усох бывший командующий Черноморским флотом адмирал Октябрьский, явившийся на это торжество, как говорится, при полном параде и с Золотой Звездой Героя Советского Союза…

Заседание вот-вот должно было начаться, когда мой друг неожиданно спросил:

– А ты знаком с Заикой?

– Нет, – машинально ответил я.

– Могу познакомить…

– То есть как познакомить? – Я сердито повернулся к нему и выговорил: – Не к месту шутки твои! Ты же знаешь, что он…

– Сидит рядом с тобой…

Я посмотрел вправо на невысокого мужчину. Тот, улыбаясь, сказал:

– Заика Иван Иванович…

…Недалеко от Балаклавы есть высота Безымянная, воинская часть, которая брала ее штурмом, дорогую цену отдала за нее. Из участников штурма Безымянной в Севастополь на двадцатипятилетие приехало всего лишь несколько человек.

Когда мы (я ездил с ними под Балаклаву) подъехали на автобусе к подножию Безымянной, какой-то седой старик отделился от всех и не пошел по дороге, полого спиралью вьющейся вокруг высоты к ее вершине, а полез наперерез. Причем полез энергично, почти бегом. Однако незадолго до вершины «срезался», не мог больше бежать и пополз вверх, цепляясь руками за кусты жесткой степной травы.

Когда он наконец забрался наверх, к подножью высокого памятника, воздвигнутого в память погибших при штурме Безымянной высоты, я спросил его, зачем он лез прямо в лоб, когда мог идти со всеми по дороге.

Красный, потный старик сказал:

– Зачем я лез в лоб?