Выход, и выход весьма «неадекватный», был все-таки найден.

Еще 31 августа «Красная газета» написала: «За кровь товарища Урицкого, за ранение тов. Ленина, за покушение на тов. Зиновьева, за неотомщенную кровь товарищей Володарского, Нахимсона, латышей, матросов — пусть польется кровь буржуазии и ее слуг — больше крови!»

Анатолий Мариенгоф так вспоминал эти дни:

«Стоял теплый августовский день… По улице ровными каменными рядами шли латыши. Казалось, что шинели их сшиты не из серого солдатского сукна, а из стали. Впереди несли стяг, на котором было написано: «Мы требуем массового террора».

Поскольку террора требовали и газеты, и латыши, то евреи-большевики не смогли им отказать в этом.

Народный комиссар внутренних дел Петровский обратился ко всем Советам с циркулярной телеграммой:

Убийство тов. Володарского, тов. Урицкого и покушение на тов. Ленина, массовый расстрел товарищей на Украине, в Финляндии и у чехословаков, открытие заговоров белогвардейцев, в которых открыто участвовали правые эсеры, белогвардейцы и буржуазия, и в то же время отсутствие серьезных репрессий по отношению к ним со стороны Советов показало, что применение массового террора по отношению к буржуазии является пока словами. Надо покончить, наконец, с, расхлябанностью, с разгильдяйством.

Надо всему этому положить конец.

Предписывается всем Советам немедленно произвести арест правых эсеров, представителей крупной буржуазии, офицерства и держать их в качестве заложников. При попытке скрытия или при попытке поднять движение немедленно применять массовый расстрел безоговорочно.

Местным губисполкомам и управлениям принять меры к выяснению всех лиц, которые живут под чужой фамилией с целью скрыться.

Нам необходимо немедленно, раз и навсегда, обеспечить наш тыл от всякой белогвардейской сволочи и так называемых правых эсеров. Ни малейшего колебания при применении массового террора.

Народный комиссар внутренних дел Петровский.

«Россией сейчас распоряжается ничтожная кучка людей, к которой вся остальная часть населения, в громадном большинстве, относится отрицательно и даже враждебно, — писала об этих днях Зинаида Гиппиус. — Получается истинная картина чужеземного завоевания. Латышские, башкирские и китайские полки (самые надежные) дорисовывают эту картину. Из латышей и монголов составлена личная охрана большевиков, китайцы расстреливают арестованных».

В картине, нарисованной Зинаидой Гиппиус, отсутствует главный составляющий и определяющий все элемент — еврейство. Он как бы подразумевается, но — вот она, подлинная либеральная вышколенность! — не называется.

Фигура умолчания для либеральной писательницы весьма типичная. И тем не менее и она не в силах скрыть растерянность, охватившую людей этого круга в сентябрьские дни восемнадцатого года. Если большевиков охватил шок от сознания, что теперь евреи стреляют в евреев, то и в либеральном лагере переживали не меньший шок от сознания, какие формы обрело равноправие евреев, за которое они всю жизнь боролись.

Понять, как понималось большевиками равноправие евреев и как оно осуществлялось, мы и пытались в этой книге. Мы ничего не придумывали, а приводили только факты. Действительно… еврей Яков Григорьевич Блюмкин убил человека. И не просто человека, а иностранного посланника, и не просто убил, а воспользовался для этого документами ВЧК, скомпрометировав тем самым эту организацию (если ее, конечно, еще можно было скомпрометировать). За все это он заочно был осужден на три года лишения свободы, но отсидел меньше месяца, потому что, когда явился с повинной, был немедленно амнистирован и возвращен на ответственную работу.

Леонида Николаевича Боброва, о судьбе которого мы писали, рассказывая о «Каморре народной расправы», расстреляли только за то, что он взял якобы у Злотникова один экземпляр прокламации для ознакомления.

Родственники Леонида Иоакимовича Каннегисера пытались организовать вооруженный налет на Гороховую, 2, где размещалась ПетроЧК… Чекисты считали этот факт доказанным, тем не менее всем арестантам наказание было ограничено теми месяцами, что они уже просидели под следствием.

Зато Василия Мухина расстреляли только за то, что он якобы дал 200 или 300 рублей на печатание прокламаций.

Понять что-либо в этой логике невозможно, если не вспомнить, что и Блюмкин, и Каннегисеры были евреями, а Бобров и Мухин — русскими.

Поэтому, хотим мы того или не хотим, но необходимо признать, что законы для евреев и неевреев, установленные большевиками, были принципиально разными. Неевреев расстреливали иногда только за то, что человек чем-то не понравился следователю, зато еврей мог застрелить иностранного посланника или выстрелить в вождя пролетариата (Яков Блюмкин и Фанни Каплан) и отделаться сравнительно незначительным наказанием. Тут мне могут возразить, что вот Леонида Иоакимовича Каннегисера все-таки ведь расстреляли. Но — об этом мы тоже уже говорили — не будем забывать, что Леонид Иоакимович убил не графа Мирбаха, а еврея — Моисея Соломоновича Урицкого. Если бы Моисей Соломонович был каким-нибудь французом или англичанином, может быть, судьба Леонида Иоакимовича и сложилась бы иначе.

Убийство шефа ПетроЧК — крайний случай. Практически же, и это мы тоже должны признать, еврей после победы большевиков мог делать в России все что угодно, совершать любое преступление, заранее зная, что никакого наказания за это не понесет.

Это и называлось в большевистском понимании равноправием евреев, ради которого столько трудилась русская интеллигенция, в жертву которому была принесена вся Россия.

Конечно же, запоздалое понимание того, как осуществляет свое «равноправие» местечково-большевистское еврейство, повергло в шок как русских либералов, так и многих еврейских интеллигентов.

Но было уже поздно. Страна стремительно погружалась во мрак гражданской войны и кровавого хаоса. В пятницу, 6 сентября, в «Красной газете» начали публиковаться списки заложников…

«Город был мертв и жуток… — описывал осень восемнадцатого года в Петрограде Владислав Ходасевич. — По улицам, мимо заколоченных магазинов, лениво проползали немногочисленные трамваи. В нетопленых домах пахло воблой. Электричества не было…»

Ходасевич тогда совсем немного провел в Петрограде времени и поэтому не успел заметить, что электричество все-таки иногда включали, когда проводились повальные обыски.

Мы уже не раз обращались к записным книжкам Александра Блока.

Его записью, сделанной 31 декабря 1918 года, и хотелось бы завершить повествование о самом коротком и самом страшном в истории России годе:

Слухи о закрытии всех лавок. Нет предметов первой необходимости. Что есть — сумасшедшая цена. Мороз. Какие-то мешки несут прохожие. Почти полный мрак. Какой-то старик кричит, умирая от голоду. Светит одна ясная и большая звезда…

ЖИВЫЕ ПРОТИВ МЕРТВИ