Дюпре взвыл так же, когда Жан-Марк выстрелил в него.

– Идите сюда.

Жюльетта подняла голову. Жан-Марк распахнул свой плащ, и на мгновение ветер подхватил его и раздул, словно крылья парящего в небе ястреба.

Черный бархат.

Он выглядит сейчас так же, как тогда, когда она впервые увидела его, вяло подумала Жюльетта. Он опустился на колени, заключил ее в объятия, в свои надежные крылья.

Холод, цепкими руками сжимавший Жюльетту, немного отступил, а потом растаял.

– Костер…

– Я разведу костер после того, как вы заснете. Жюльетта спрятала лицо на его плече.

– Знаете, она ведь не любила меня, я вечно ей мешала. Когда я была совсем маленькой, я каждый раз перед сном утешала себя: «Завтра она меня полюбит. Завтра…» – Жюльетта покачала головой. – Все было напрасно. Она и родила меня, потому что надеялась подарить моему отцу сына.

Жан-Марк крепче сжал Жюльетту в объятиях.

– В аббатстве я сказала себе, что моя мать ничего для меня не значит. Так я думала. – Жюльетта замолчала. – Но, должно быть, я ошибалась. В душе я… Она моя мать. Я чувствую себя такой… опустошенной. Я помню ее при дворе. Она была такая красивая, что всем хотелось хотя бы дотронуться до нее. Королева целовала ее руку и называла очаровательной. Я часто смотрела на нее и удивлялась…

– Чему?

– Почему никто не видел, что у нее пустая душа? – Жюльетта нахмурилась. – Но, может быть, для всех остальных она была другой. Может, она просто не могла испытывать ко мне никаких чувств. Я никогда не была милым ребенком.

– Вы были ее ребенком. – Жан-Марк укачивал Жюльетту с грубоватой нежностью. – Этого должно было быть достаточно.

– Я раньше всегда была так во всем уверена. Считала, мне никто и ничто не нужно, кроме моей живописи. Я думала, что легко вычеркну всех и буду жить в своем мире. А теперь я уже ни в чем не уверена.

– Завтра вы снова станете сама собой.

– Правда? Я чувствую себя так странно. Одиноко. Теперь у меня никого нет, кроме Катрин, но она взрослеет и отдаляется от меня.

– Вздор. Она по-прежнему любит вас.

– Она нашла кое-что… – Жюльетта закрыла глаза. Жан-Марк нежно прижал ее щеку к своему плечу.

– Мне ни в коем случае не следовало брать тебя сюда. Дюпре мог убить тебя.

– Ты не мог меня остановить. Она была моей матерью, и я не могла допустить, чтобы она обокрала королеву, которая была единственным человеком в Версале, кто был добр ко мне. Она была единственной, кто у меня был все эти годы. По-моему… я, наверное, люблю ее, Жан-Марк. – Жюльетта заставила себя улыбнуться. – Прежде я даже себе не могла признаться в том, что кого-то люблю. Я всегда слишком боялась этого.

– Боялась?

– Любить – это больно… – Жюльетте было мучительно слушать тоскливое завывание ветра. У нее внутри гулял холод. – Я не хочу любить ее. Разве можно испытывать чувство к тому, кто не любит тебя по-настоящему? И во всем я сама виновата. Даже маленькой девочкой я знала, что не должна любить бабочку.

– Иногда не можешь заставить себя не любить того, кого не должен любить.

Жюльетта едва расслышала его слова.

– Ты как-то говорил, что бабочке нельзя разрешать править величайшей страной в Европе. Ну вот, а теперь она уже в тюрьме, так ведь? – По щекам Жюльетты катились слезы, и она нетерпеливо вытерла их о его рубашку. – Не знаю, почему я плачу. Наверное, в мыслях я все время путаю свою мать с королевой. Зачем реветь? Нет никаких причин. Не могла же я ожидать от королевы, что она будет меня любить, а своей матери я даже не нравилась. Видишь, какая я глупая?

Жан-Марк просто держал Жюльетту в объятиях и ласково гладил ее волосы до тех пор, пока она наконец не погрузилась в сон.

* * *

Дюпре услышал суетливое движение среди скал, и паника быстро привела его в чувство. Тараканы. До него доберутся тараканы.

Он перевернулся и пронзительно вскрикнул от страшной боли.

Из плеча торчала кость, поблескивая в лунном свете. Из раны в боку лилась кровь.

Он умирал.

Он снова услышал суетливое движение.

Нет, он не может умереть. Если он будет лежать неподвижно, они начнут ползать по всему его телу. Заберутся в волосы, в рот…

Дюпре оторвал лоскут от рубашки и затолкал в рану.

Снова боль.

Он открыл рот и завыл от страшной боли – челюсть его была сломана.

Дюпре пополз к более мягкой земле под деревьями, прочь от тараканов, таившихся под скалами.

Левая нога была сломана, и оттого, что он волок ее за собой по неровной земле, у него кружилась голова от боли.

Он не мог остановиться.

Он дополз до деревьев и лег, скуля от гнева и боли. Опять его мать так жестоко поступила с ним, заперев его в темноте, а ведь он только хотел порадовать ее!

Нет, в этот раз это была не мать. Это были другие.

Дюпре снова услышал суетливое движение. Они действительно были здесь или это его воображение? Неважно. Он не мог рисковать. Дюпре сантиметр за сантиметром стал подниматься по холму. Свет. Он должен добраться к свету. На свет они за ним не последуют.

Он не мог умереть здесь, в темноте.

Он хорошо знал порождения ночи.

Если он будет лежать неподвижно, они выследят его и сожрут.

– Я думала, мы возвращаемся в Канны, Жан-Марк. – Жюльетта сжала поручень, глядя на высокие круглые башни с бойницами роскошного замка, сверкавшего, как драгоценность, в оправе острова, расположенного по курсу движения «Удачи». – Я обещала Катрин заехать в Вазаро перед тем, как отправиться в Париж. Зачем мы здесь, на Иль-дю-Лионе?

Жан-Марк повернулся, чтобы проследить за матросами, спускавшими в бурные воды моря баркас.

– Есть кое-какие вещи, которые я хочу упаковать и забрать отсюда. Мебель, дневники, картины моего отца.

– Почему?

– Потому что не хочу оставлять их искателям наживы, когда они вознамерятся отобрать у меня замок. Жюльетта засомневалась.

– Вы так уверены, что они посмеют это сделать?

Жан-Марк кивнул.

– Непременно. В стране царит безумие, и с каждым днем оно набирает силу.

– Тогда почему вы отсюда не уедете?

– Это страна, где я родился. Я все надеюсь… – Он перебил себя. – Но я не закрываю глаза на реальность, оставаясь здесь. Семья должна выжить, даже если все остальное погибнет.

Жюльетта внимательно слушала.