Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Павел Александрович, может, мне пойти с вами? — неуверенно спросил охранник Федя в третий раз за утро.
— Здесь сиди. Кому я нужен на старости лет? — буркнул Канарейкин. Изо рта вырвалось легкое облачко пара, пока взгляд искал нужные следы на припорошенной белым покрывалом дорожке.
Она сказала, что дождется его у могилы. Так безопаснее, спокойнее — ни единого шанса для журналистов, что по пятам ходили за их семьей вот уже шесть месяцев подряд. Сколько бы штрафов ни выписывали любопытным писакам, они все равно не оставляли попыток забраться Канарейкиным в дом за эксклюзивными новостями.
— И все же…
— Федя, — тяжелый взгляд зелёных глаз заставил охранника закрыть рот и кивнуть. Его ведь на собеседовании предупреждали: никогда не спорить с работодателем. Осталось вздохнуть и молча самоустраниться.
Хруст под ногами неимоверно раздражал, впрочем, Павла сегодня бесило все. Соседка, юная актриса какого-то там театра, выскочила на площадку в одном пеньюаре и, естественно, забыла поставить компьютерный замок на ожидание. Вынос мусора превратился в вынос мозга Канарейкину. Настойчивая девица — будучи в поиске богатого покровителя на замену старому — нашла себе идеальный вариант для препровождения беззаботного досуга в лице разведенного бизнесмена.
С подмоченной репутацией, страдающего по семье и мающегося от безделья и тоски Павла Александровича.
— Моллюск беспозвоночный в рюшах, — цыкнул Паша, радуясь тому, что нахальную эскортницу вышвырнули по одному звонку. Договор аренды с ней быстро разорвали, а ее покровителю сообщили о выходках подопечной.
Не видать Галочке Штрудель ни карьеры в Голливуде, ни красных дорожек.
— Чуть больше года в разводе, а ты умудрился любовницу найти! — послышался возмущенный голос бывшей супруги.
Его маленькая Кира, завернувшись в песцовый полушубок, стояла у скрипящей калитки и показательно сопела. Светлые волосы рассыпались по плечам идеальными волнами: женщина и на кладбище должна казаться неземной феей в трауре. Особенно если она продает свой образ всем известным блогерам страны для повышения внимания к собственной персоне. Черные лаковые перчатки в тон костюма, очки на пол-лица и шляпка, несмотря на температуру воздуха минус десять градусов.
Середина весны, да.
— Чего голая не пришла? — моментально окрысился Паша, затем нетерпеливо сдернул с шеи шерстяной шарф.
— Сам без шапки, недавно операции две пережил! Теперь хочешь слечь с ангиной?! — огрызнулась в ответ Кира, но замотать себя в уютный кокон позволила без всякого сопротивления. Знакомый аромат леса одурманил на несколько мгновений, и очнулась она, когда в глубине темного зрачка вспыхнули искры смеха.
— Ревнивая львица, — промурлыкал Паша. Он потянулся пальцами к нежной щеке, но Кира ловко увернулась.
— Ты поссорился с нашим сыном, поцелуи после вашего примирения.
Канарейкин зашипел от досады и отступил на шаг. Плечи опустились, а сам он будто сдулся шариком после необычайно долгого вдоха. Холодный воздух моментально обжег легкие, отчего сердце закололо. Острые иглы впились в мягкие ткани. Легким касанием острия они напомнили нерадивому хозяину: теперь кровь качает искусственно выращенный орган, и он легко отключится при неправильной эксплуатации.
Родители не должны говорить жестокие слова своим детям, отцы не должны отказываться от сыновей за их решения. Пусть те кажутся глупыми и необоснованными — ребенка надо поддержать в его стремлении двигаться дальше.
Паша нарушил все пункты, да еще с лихвой накидал горсть упреков.
Антон очнулся через сутки с трубкой для дыхания во рту, потому что организму понадобилось время на восстановление. Новые технологии спасли жизнь, но не вернули прежнего Татошку. Если тюрьма его просто сломала, то предательство и покушение на убийство навсегда выкорчевало свет из души любимого сына. Осталась лишь въедливая грязь, а с ней пришли холод и отстраненность.
Через неделю Антон вернулся домой, чтобы через два дня собрать небольшую сумку, оставить все гаджеты, чипы и коды доступа. Затем бросить в карман куртки ключи от старого электробайка и сказать всей семье сухо:
— Я ухожу.
Куда? Почему? На бесконечную череду вопросов Антон отмахнулся, от материнских слез отвернулся, а на крики отца устало ответил:
— Отпусти меня, пап. Перестань держать в гнезде, как неразумного птенца, и прикрывать крылом. Я взрослый, мне пора улетать.
— Куда ты пойдешь?! — прошипел Паша.
В порыве неудержимой ярости он снес с рабочего стола любимую кружку, следом полетела канцелярия. Неудержимое пламя горело в глазах Канарейкина. Кипела кровь, кроваво-красная пелена застилали глаза и душила в зародыше любые здравые мысли.
— Куда, Антон?! На помойку? По-твоему, я создавал империю ради кого? Зарабатывал деньги, не спал ночи…
— И много ли счастья они принесли? — вопрос, сказанный равнодушным голосом, сбил с толку. От неожиданности Павел даже захлебнулся словами. Уставился на сына ошарашенным взглядом, впервые в жизни потеряв дар речи. — Детям нужен отец, а не бизнесмен и не круглый счет в банке.
— Значит, я — плохой отец, да?
Паша не чувствовал, как Кира схватила его за руку, не слышал шипение старшего сына и ругань дочери. Набатом в голове звучало: «Нужен отец… нужен отец…». А он кем был? Они посмотрели друг на друга — такие похожие и в то же время очень разные.
— Нет, — Антон покачал головой. — Наоборот. Слишком хороший. Стремящийся дать больше, чем нужно. Тебя так много, что я задыхаюсь. Мне. Нужна. Свобода. Я хочу найти себя.
Сначала Канарейкин опешил, а потом внезапно поддался вперед. Игнорируя умоляющий шепот жены, он уперся ладонями в стол, стиснул до хруста какой-то мелкий гаджет и прошипел зло:
— На волю захотел? От семьи подальше? Имей в виду, выйдешь отсюда — и никакой поддержки от меня не жди. Ни денег, ни советов. Все сам, лапками, дорогуша. Приползешь обратно через месяц, потому что ни черта ты не самостоятельный! Просто капризный зарвавшийся щенок!
Кира тихо ахнула, пошатнулась и громко всхлипнула.
— Паша…
— А ты не защищай его! — рявкнул Павел и указал на застывшего сына. — Слышала, что он заявил? Дома ему тесно, родители мешают! Пусть уходит. Понял меня? Выйдешь за порог, больше в семью не возвращайся!
Ушел. Молча развернулся и переступил чертов порог, ни разу не оглянувшись назад. Антон Канарейкин растворился в осеннем тумане Москвы, затерялся в горстях золотистых листьев. Сколько бы месяцев ни проходило и безмолвных извинений ни прозвучало в пустоту — Татошка обратно не вернулся.
— Пиздюк упрямый, — цыкнул Паша по привычке и хлопнул себя по
