От всей его фигуры исходило нечто, не позволявшее ослушаться его. «Но что все-таки не так? – вопросили остальные рабби. – Чего вы добиваетесь? И почему вы сначала не обратились к нам?»

Но русский ребе настаивал на своем. Ничего не объясняя по существу, он промямлил, заикаясь, несколько цитат из Библии, подкрепив их ссылкой на имена известных галахических авторитетов. Иегуда встревожился. «Хорошо, – сказал он. – Хорошо. Я ухожу». И дверь за ним закрылась. А вслед за этим рабби Машаш и рабби Авраам рассерженно вскочили и, уставившись на виновника этой неприятности, стали вышагивать туда и сюда по комнате, похожие на две черные стрелки часов – одна большая, другая маленькая, в то время как он, тонкий, как секундная стрелка, стоял и, не отрываясь, смотрел на меня.

– Я не думал, что она… что вы, мадам… были в состоянии… что вы настолько в порядке. Мне сказали, что ситуация безнадежна… что иного выхода, кроме развода, не существует. Но вот я здесь, и я… и я вижу выход. С учетом всех обстоятельств… если человек в здравом уме… мадам должна меня понять… у нее есть собственные права… даже если… в сумасшедшем доме… и если мадам скажет… я не подпишу… Здесь это не Россия… здесь нет… не должно быть ну… насилия… принуждения.

Тут уже вышел из себя рабби Машаш. Он буквально задыхался от ярости.

– Насилие? Принуждение? Никакого насилия здесь нет, и никакого принуждения быть не может, рабби Субботник. О чем вы тут говорите? Миссис Каминка подписала по собственной свободной воле все документы. Это было ее свободное решение. Вы уж меня извините. Что вы пытаетесь нам доказать? Она сама попросила его прибыть из Америки… Вы ставите нас в немыслимое положение. Мы предстаем в совершенно невозможном свете… Все уже оговорено… Для нашей репутации – это дело чести… Сам рабби Виталь дал нам свое благословение…

Он возбужденно повернулся к старому ребе Аврааму, который, укрывшись за своими сильно затемненными солнцезащитными очками, начал тревожно покусывать ногти.

Но ребе из России не удостоил их своим взглядом. С подчеркнутым чувством собственного достоинства он сверлил меня взглядом. При этом он не мог быть намного старше, чем Аси. Лицо у него было гладкое, без единой морщины. А взгляд был взглядом фанатика.

– Вот вы здесь… и мы вас спрашиваем… Но почему? Какая разница, если она… Ну… Если мадам оказалась в этом месте в силу каких-то причин… При этом не настолько молода и больше не… Ну…

От возбуждения он весь покраснел. Его ломаный, но мелодичный иврит подводил его. Точно так же говорил Иегуда, когда он впервые ступил на эту землю.

– Дело в том, что вскоре у него появится ребенок, – сказала я.

– Ребенок? Какой еще ребенок. И где?..

– В Америке.

Это подбавило огня. Он свирепо обернулся к остальным ребе и саркастически воскликнул:

– Ну. А теперь у нас на руках оказывается еще маленький бастард. – Он заглянул в папку, которую держал в руках. – Здесь ничего об этом не говорится.

– Рабби Субботник! – Рабби Машаш теперь кричал уже во весь голос, кутаясь при этом в просторное тяжелое пальто. – Объяснитесь, наконец!

Но русский ребе оставил его без ответа и подошел ко мне вплотную… Так близко, что я чувствовала на себе его дыхание.

– Миссис Каминка! Выбросьте из головы этого ублюдка… их появляется теперь на свет так много… так что одним больше или меньше… повсюду в мире все идет вверх дном… Но святость бракосочетания это…

Сейчас он был уже темно-малиновый.

– Святость для кого? – смиренно спросила я.

– Для кого? – он отшатнулся, захваченный врасплох. – Ну… для Господа, конечно…

Это он произнес очень мягко.

Ну, наконец-то. В самое время. Внутри меня бушевала ярость. Мне пришлось напрячь все свои силы, чтобы не дать вырваться наружу словам, кипевшим во мне.

– Господь? О ком это вы толкуете? Кто это такой?

– П-п-простите?

– Я не желаю больше слушать об этом. Не произносите больше при мне этого слова. Ни этого, ни какого-либо иного, столь же бессмысленного!

Старый ребе Авраам рухнул на стул и закрыл лицо руками.

Красный, как свекла, рабби Машаш набросился на ребе из России, который отступил от него на шаг, не переставая улыбаться.

– Рабби Субботник! Все, хватит! Что вы из нас делаете? Существует определенная процедура развода, и мы все, собравшиеся здесь, обязаны ей следовать. У нас здесь имеется председательствующий судья. И я прошу вас оставить свою философию при себе.

Он резко повернулся ко мне и подтолкнул меня к двери.

– Миссис Каминка… Имеет место некоторое недопонимание. Вскоре мы продолжим. Пожалуйста, подождите снаружи несколько минут.

Он вывел меня наружу, где царил ослепительный солнечный свет, и захлопнул за мною дверь. Иегуда сидел на покатом валуне и курил.

– Что там еще происходит? – спросил он.

Как я хотела бы оказаться сейчас в его объятиях… Но об этом не приходилось и мечтать, хотя… Хотя именно это и произошло в тот первый день, когда он с такой неожиданной теплотой обнял меня.

– Что же там происходит? – Я почувствовала, как в нем нарастает тревога. – Чего они хотят?

Какие-то звуки – выкрики и удары по столу доносились до нас из-за двери. Отец поспешил ко входу, но дверь открылась, словно сама собой.

– Профессор Каминка, войдите на минутку. Вы одни… пожалуйста.

Это был рабби Машаш. В минуту, когда он пропускал отца вовнутрь, я поймала на себе его двусмысленный взгляд.

Боль у меня в голове была плохим предзнаменованием… первым признаком приближающегося приступа болезни. Все те слова, которые я хотела в конце концов произнести, застыли на моих губах, словно клейкая пена. Из-за закрытых дверей доносившиеся голоса становились все менее разборчивыми. Я поняла, что в эту самую минуту молодой рабби из России расспрашивает отца, прилагая все силы, чтобы спасти наш брак.

– Профессор? – доносилось до меня. – Какой профессор? Профессор чего?.. Америка? Где именно?

Голос Иегуды звучал мягко, завораживающе, в его обычной манере, в то время как рабби Машаш своими репликами пытался разрядить напряженную атмосферу, нагнетаемую резкими вопросами русского ребе. Из больничной кухни, становясь все более густым, валил дым, уходя вверх к безоблачному небу, и что-то мелькало в зарослях и среди деревьев, где Ихзекиель и его банда ожидала нас. И еще кто-то проглядывался там, какой-то посторонний, о котором мне ничего не было известно, – он то и дело мелькал меж ветвей и сквозь листья. Может быть, это снова была она? В это я не могла поверить. Внезапно из библиотеки перестали доноситься какие-либо звуки. Даже шепота не было слышно. Ах! Если бы только со мною сейчас была Авигайль! Я пошла вокруг коттеджа, среди высоких и густых сорняков, пока не добралась до открытого окна, и увидела Иегуду, стоявшего без пиджака, с распущенным галстуком. Он держался за грудь, пока рабби Машаш доказывал что-то молодому русскому ребе, а рабби Корах слушал его, тоже с удивленным выражением лица. Я закрыла глаза и прикусила губу, едва держась на ногах от боли. Через какое-то время дверь отворилась, и Иегуда снова оказался снаружи.