Повидал я на своем веку разгневанных женщин, чего уж там говорить, но могу вас заверить: ни одна из них даже близко не сравнится в гневе с осатаневшей от боли и унижений баскской chica . Викки не бранила своего обидчика грязными словами и не обещала выцарапать ему глаза – она просто взяла и без колебаний выцарапала их, как только ей представилась такая возможность. Несмотря на то что я глядел на мир сквозь застилавшую взор мутную пелену боли, а тело мое было искалечено, по нему все равно пробежали мурашки отвращения при виде того, что учинила над Грегом очаровашка Виктория. Ярости в ней бушевало столько, что ослепить противника и разодрать до костей ему лицо ей показалось явно недостаточно. Ухватив экс-председателя за волосы, Наварро задрала ему голову назад и, ничтоже сумняшеся, откусила орущему благим матом бедолаге нос аж под самый корень. Крики неистовствующей хищницы и терзаемой ею жертвы слились в один душераздирающий вопль безумия, какой, наверное, нельзя было услышать даже на оргиях садомазохистов.

Возможно, в иной ситуации Ньюмену и удалось бы дать отпор этой кровожадной дьяволице, но, атаковав его со спины, Викки вынудила неуклюжего толстяка плюхнуться назад в кресло, подняться из которого она ему уже не позволила. Начисто оттяпав Грегу то, что он когда-то обожал совать во все интересующие его в Менталиберте дела, Кастаньета вцепилась мертвой хваткой предателю в кадык и одновременно зубами – в правое ухо. Последнее тут же повторило судьбу ньюменовского носа, брезгливо выплюнутого кровожадной красоткой за борт кабриолета.

В отличие от легко оторвавшегося уха, кадык у Демиурга был скрыт за массивным вторым подбородком и потому стал для истязательницы камнем преткновения. Ее цепкие пальцы царапали жертве шею, но так и не могли добраться до кадыка через слой подкожного жира. Эта заминка и позволила толстяку высвободиться. Обезумевший от боли Грег изловчился и, рванувшись, сбросил со спины насевшую на него Викки. А затем вывалился из кресла и метнулся вправо, но сослепу врезался в борт, после чего, осознавая, что Кастаньета от него так просто не отстанет, развернулся и начал отбиваться наугад, уповая, что это ему поможет. А может, и нет, но в любом случае добровольно прыгать за борт толстяк почему-то отказывался.

На что он еще надеялся, непонятно. Вопя и шипя, как дикая кошка, перепачканная вражеской кровью Викки перемахнула через спинки кресел и, не обращая внимания на жалкое сопротивление Демиурга, зарядила изувеченному предателю в челюсть размашистым хуком справа. Голова толстяка дернулась вбок, руки безвольно опали, а сам он, качнувшись будто пьяный, завалился животом на борт и повис на нем, как брошенный на спину лошади тюк. Кабриолет от такого смещения груза ощутимо накренился. Впрочем, Виктория быстро устранила этот непорядок: ухватила нокаутированного Ньюмена за ноги и отправила его вслед за макаронниками, облегчив таким образом летательный аппарат еще на полтора центнера.

Всю эту жуткую сцену я наблюдал, совершая с помощью Людвига восхождение по трапу в кабриолет. Робот тащил меня на руках не менее бережно, чем Викки, и уложил на очень кстати освободившиеся кресла заднего ряда. Потом извлек из-под сидений сложенное одеяло и протянул его Наварро, дабы та прикрыла наготу, согрелась и заодно отерла с лица кровь, поскольку сейчас Кастаньета выглядела как вернувшаяся с удачной охоты вампирша. У вконец измотанной Виктории едва хватило сил, чтобы развернуть дрожащими руками одеяло и закутаться в него. После чего она, словно сомнамбула, опустилась в ближайшее кресло и, стуча зубами от переизбытка адреналина, так и осталась сидеть, ссутулившись и пялясь широко раскрытыми глазами в одну точку. Мне захотелось утешить подругу, обняв ее или хотя бы сказав ей пару ласковых слов, но я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, ни даже языком, который, казалось, отмер и готов был вот-вот отвалиться.

А между тем воды изливающегося в Черную Дыру океана хлынули через парапеты смотровых площадок, затопили их и начали подниматься дальше, к башенным крышам.

Смекнув, что теперь об эвакуации можно забыть, последний из выживших сицилийцев впал в отчаянье, проорал нам что-то оскорбительное и вскинул на плечо гранатомет, не собираясь отпускать нас восвояси.

Но Людвиг начеку. На борту кабриолета не имелось оружия, да и ничего такого, что можно было бы швырнуть в противника, под рукой у пилота тоже не оказалось. Поэтому он предпочел поспешно отступить, сделав это максимально рациональным путем. Вместо того чтобы убираться восвояси, Людвиг просто-напросто направил свой летательный аппарат вверх и стремительно взлетел над шпилем соседней башни, уходя из зоны поражения целившегося в нас гранатометчика. Секунда, и мы уже находимся вне досягаемости его орудия, поскольку стрелять в нас под таким углом макароннику мешала крыша. Видимо от безысходности он выпустил ракету в нашу башню, начисто снеся ей шпиль, а потом бросил гранатомет в воду и храбро выпрыгнул из уже по пояс залитой площадки в бурлящую вокруг нее пучину…

Укутанная в одеяло Кастаньета продолжала пребывать в прострации после своей садистской выходки, а я, положив голову на подлокотник кресла, глядел на раскинувшийся под нами безбрежный поток, торчащий из него одинокий башенный шпиль и гигантскую «лилию» фонтанирующего гейзера на горизонте. Затем Людвиг словно прочел мои мысли и направил кабриолет к ярусному обрыву, позволив мне взглянуть на водопад и оценить его эпические масштабы с почти что идеального ракурса…

Ну что тут можно сказать? Bellissimo , как, наверное, воскликнули бы сицилийцы, лети они сейчас с нами этим рейсом. У нас за кормой низвергалась в пропасть стена воды, которая при необходимости могла бы вращать саму земную ось, приделай к ней Всевышний соответствующих размеров лопасти. Падающие с километровой высоты миллиарды тонн воды обрушивались на нижний ярус и, надо думать, вызывали на нем нешуточное землетрясение. Что творилось внизу, прямо под нами, я, к сожалению, рассмотреть не мог, но и увиденного мне хватило с лихвой. Одно дело – взирать на «океанопады» с огромного расстояния, чем мы с Викки занимались в ковбойском поселке, и совсем другое – пролетать прямо над такой монументальной красотой. Моя гудящая от побоев голова закружилась еще сильнее, и мне пришлось закрыть глаза, дабы не потерять сознание…

Что, увы, не помогло, поскольку когда я снова открыл их, то понял, что нахожусь уже не в летающем кабриолете, а в похожем на тюремную камеру закрытом помещении без окон и разделяющей его поперек сплошной решеткой. Во второй половине комнаты было так же пусто, только там, в отличие от нашей камеры, имелась дверь.

При всем богатстве фантазии креатора Платта он, судя по всему, не стал задействовать ее при строительстве карантинного блока Поднебесной. Смена грандиозных абстрактных пейзажей Утиль-конвейера на такую минималистичную обстановку больше походила на издевку, нежели на случайное совпадение. Впрочем, по сравнению с пережитыми мной издевательствами это было равносильно безобидному щелчку по носу и потому вполне терпимо. Неизвестно, что ожидало нас в дальнейшем, но раз уж в последнюю минуту Морган Платт передумал и решил вытащить нас из бушующей стихии, значит, еще не все потеряно. Кроме, пожалуй, одного заведомо проигрышного варианта: если за переменой креаторских планов стоял опять-таки Южный Трезубец. В этом случае карантинный блок Поднебесной превращался для меня и Викки в чистилище, а дверь в комнате за решеткой вела не куда-нибудь, а прямиком в Ад…