— Что?

— Вот те двое, которые убили надсмотрщиков. Они согласны сдаться вам и чтобы их судили на Сан-Томе. Прикажите увести войска, и если «Громилу» снимут со смены, они сейчас же разойдутся по домам. А утром все будут на построении, чтобы пойти на работу.

В течение нескольких секунд Луиш-Бернарду молчал, пытаясь собраться. Потом он вытер пот с лица рукавом рубашки, пригладил руками волосы, глубоко вздохнул и вышел наружу.

В помещении администрации вырубок Инфант Дон Энрике Луиш-Бернарду созвал совещание с участием управляющего, вице-губернатора Антониу Виейры, заместителя попечителя Жузе ду-Нашсименту, майора Бенжамина и капитана Дариу. Собравшиеся стоя ожидали начала его выступления. Губернатор все еще был мокрым от пота, обоняние, вплоть до легких все еще сохраняло тот одуряющий запах набитого людьми склада, запах страха и грязной трагедии. Перед его глазами, на стене висел какой-то абсурдного вида календарь, остановивший свой отсчет дней где-то в марте прошлого года. На нем был изображен некий заснеженный альпийский пейзаж, с радостной парой лыжников на вершине горы и с надписью на французском: «Сен-Мориц. Зимний лыжный сезон». Ему вдруг захотелось рассмеяться или, наоборот, заплакать. Бежать отсюда, забыв все — в эту зиму, холод, снег. Зажечь камин и, согреваясь его теплом, заниматься любовью с Энн. Вечно.

— Итак, сеньор инженер. Я договорился с вашими рабочими о следующем: я забираю с собой Габриэла, в отношении которого нет каких-либо обвинений в совершении преступления, а, скорее, даже наоборот. Также я заберу двух негров, обвиняемых в убийстве надсмотрщиков, для заключения их под стражу и предания суду на Сан-Томе. Другой ваш надсмотрщик, которого они обвиняют в том, что он любит поиграться плетью, «Громила», будет снят со своей должности и переведен на другую работу. С вашей стороны не должно быть никаких наказаний, репрессий или сведения счетов. В обмен на это завтра все выходят на работу, и дальше все идет своим чередом, как раньше. Вся армия немедленно отбывает вместе со мной, однако присутствующий здесь сеньор заместитель попечителя должен будет составить отчет — мне, вице-губернатору Антониу Виейре, а также для министерства — обо всем, что здесь случилось, о причинах произошедшего, о мере ответственности каждого и о мерах, которые будут приняты для того, чтобы подобное не повторилось ни на этих, ни на других вырубках. Засим я спрашиваю вас: согласны ли вы и даете ли вы мне слово чести выполнить свою часть перечисленных обязательств?

Инженер Леополду все это время наблюдал за губернатором все с той же глухой злобой, что и чуть ранее, утром. Он наблюдал, как губернатор входил в барак к взбунтовавшимся рабочим, с восхищением, которое он не мог скрыть, и с тайной надеждой, что там-то он и получит свой самый главный урок жизни. И вот теперь он вышел оттуда с решением, разом покончившим с установившимся здесь насилием, требуя от него, всего-то! — отстранить от работы надсмотрщика. Это настолько раздражало инженера, что никак не позволяло ему принять и признать губернаторский триумф. Злоба сеньора Леополду сыграла с ним злую шутку. Она не позволила ему правильно оценить ситуацию, убедив в том, что он все еще в состоянии бросить своему сопернику последний вызов:

— Не могу ответить вам на это ни отрицательно, ни утвердительно. Дело в том, сеньор губернатор, что данные вырубки — частное хозяйство. Распоряжаетесь здесь не вы, а мой хозяин в Лиссабоне. С ним-то мне и придется это обсудить.

Еще до того, как ему ответить, Луиш-Бернарду почти что пожалел инженера: ну что ж, раз он так хочет, чтобы его при всех унизили, он это получит.

— Ах, вы говорите, ваш хозяин, сеньор граф Бурней?! Я его очень хорошо знаю, и вы только что подали мне мысль написать ему напрямую и рассказать, что здесь произошло. Интересно, что он подумает, если я ему расскажу, что из-за издевательств над рабочими его плантаций тут разразилось восстание, в результате которого погибло пять человек, включая надсмотрщиков. Что пришлось вызывать войска, что вице-губернатор острова даже телеграфировал в Лиссабон с просьбой прислать ему целый военный корабль. Я расскажу, как с утра пораньше с Сан-Томе сюда прибыл губернатор, и что пришлось отменить намеченный визит на Принсипи Его Высочества Наследного принца и сеньора министра по делам колоний. А еще я добавлю, что обо всем этом могут рассказать лиссабонские газеты. И что все это происходит тогда, когда Португалия пытается убедить весь мир и прежде всего Англию (чей консул по этому случаю здесь тоже побывал), что к рабочим на плантациях здесь относятся так же хорошо, как к остальным португальцам! Так как же, полагаете вы, ваш хозяин воспримет такие новости?

По мере того, как Луиш-Бернарду говорил, лицо инженера Леополду меняло цвет от красного к белому и от белого к мертвенно-бледному. Когда губернатор остановился, у того уже не оставалось и капли решимости продолжать начатое им противостояние. Граф Бурней, считавшийся самым богатым человеком королевства, был тем легкомысленным обладателем плантаций Инфант Дон Энрике, который приплюсовал их когда-то к своему состоянию и далеко не всегда помнил, что они ему принадлежат, среди еще много чего остального — банков, рудников, винодельческих угодий в районе реки Доуру, фазенд в Анголе, дворцов в Лиссабоне, коллекций предметов искусства, а еще — посреднического процента от международных займов, предоставленных Португалии, а также настоящей золотой жилы в виде абсолютной монополии на национальное производство табака. Как написал Рафаэл Бордалу Пиньейру[58], жизненное кредо графа во многом сводилось к тому, чтобы «купить, продать, обменять, дать взаймы; он полагает, располагает, налагает, возлагает, слагает и таким образом воспроизводит из ничего всё». Король Дон Луиш дал ему титул графа, в благодарность за то, что тот постоянно ссужал деньги королевской семье. Однако аристократия его ненавидела, считая живым символом меркантильного буржуа. Граф имел все, за исключением двух самых желанных и не поддающихся его контролю вещей, каковыми являлись уважение прессы и благосклонность общественного мнения. Так что, Луиш-Бернарду попал в самую точку, и ему оставалось лишь добить соперника, безжалостно и беспощадно.

— Ну так, сеньор инженер, как мы поступим? Я могу рассчитывать на ваше слово чести в присутствии четырех свидетелей и верить, что вы исполните то, о чем я договорился? Или же вы предпочтете дожидаться решения вашего хозяина?

— Даю вам слово. Но все-таки послушайте, что я вам скажу, сеньор губернатор: многого здесь, на Сан-Томе вы не добьетесь. Вы обыкновенный несчастный шантажист, напыщенный столичный интеллектуал, уверенный в том, что он умнее и галантнее всех остальных. Только я многих таких повидал и хорошо помню, как они падали вниз с мест и повыше вашего.

Луиш-Бернарду не стал ему отвечать. Все было закончено. Он чувствовал себя теперь спокойным и свободным. Единственное, чего ему хотелось сейчас, это вернуться домой, снова увидеть Энн и забыть эту усталость и все остальное — в ее теле, на ее плече.