Непосредственно в крепость имелся только один вход – через глубокий ров, вид которого привел бы в отчаяние и пехоту, и конницу. Приближаясь к воротной башне, Йорк с любопытством туда заглянул. От беспрестанных зимних дождей уровень воды во рве составлял несколько футов – бездонная глубина, куда уходило отраженное небо с облаками. Подъемный мост к приезду сюзерена был спущен, и были вывешены знамена, под которые они с Солсбери проехали бок о бок, через воротную башню со стенами, толщина которых в основании насчитывала двенадцать футов.

Своего коня Солсбери направил следом за Йорком, и за ними в крепостные ворота стали вливаться бессчетные ряды воинства. Внутри пространство в виде подковы составляло не больше двух акров, окружая еще один крутой обрыв перед торчащей кулаком навесной башней-барбаканом из темного камня, примерно на тридцать футов ниже основного двора. Во время войны ей отводилась роль второго препятствия, наполненного солдатами и снабженного собственным подъемным мостом. Барбакан преграждал единственный доступ наверх к цитадели, вздымающейся над всем замком. Эта башня была возведена на вершине своего отдельного холма – последний оплот обороны, если крепость все-таки окажется взята. Но чтобы до него хотя бы добраться, штурмующие должны были с боем прорваться через два рва, а затем вверх по валу преодолеть еще один подъемный мост, третий по счету. При его поднятии цитадель полностью отделялась от остальной твердыни.

В Сандале не было того архитектурного изящества, которое можно было наблюдать в Ладлоу или Миддлхэме. Этот замок был создан для военного противостояния, хотя и он не был рассчитан на восемь тысяч человек, что набьются в его стены. На дальнем конце подковы вблизи внешних стен здесь стояла линия деревянных построек, у их открытых дверей рядком выстроились слуги, приветствуя своего господина. Мимо них спешно проходили солдаты, стремясь поскорей укрыться от холода и ветра, так что те, кто пришел позже, все каморки и коридоры заставали уже занятыми и выбирались обратно, пытаясь занять местечко поудобней хотя бы на дворе. Людей все прибавлялось, и постепенно крепость заполнилась до отказа, а солдаты, обжив свои пятачки, теперь оживленно озирались в поисках съестного. Высоко над их головами верх цитадели украсился знаменами дома Йорка, трепещущими на порывистом ветру в честь прибывшего хозяина. При виде своих поднятых на радостях флагов Йорк тихо чертыхнулся и послал на барбакан и выше, на шпиль цитадели, человека с указанием всё поснимать.

С наступлением сумерек вдоль каждой из внутренних стен зажглись светильники и факелы, а во двор были вынесены жаровни, вокруг которых озябшие люди могли хоть как-то обогреться. С большим воодушевлением голодные солдаты встречали забрызганных кровью мясников, что возвращались в замок с кусками мяса. Из всех подвалов повыгребли запасы окороков, колбас, эля и даже горшки с медом и сохраненными на зиму фруктами – все, что так или иначе могло накормить такое количество измаянных долгой дорогой защитников.

Солсбери был одним из тех, кому достались отдельные покои. Сын Йорка Эдмунд вызвался его туда провести, с несколько смущенной приветливостью занимая графа разговором в хитросплетении бесконечных коридоров, комнат и залов. Следом шли двое слуг, неловко остановившихся у двери, когда они наконец оказались на месте.

– Вот ваши комнаты, милорд, – указал Эдмунд, – они не заняты. А вот эти двое все вам постирают и починят, вы только прикажите.

– Да мне б только было где упасть на ночь, – ответил Солсбери. – Подожди минуту, мы вместе вернемся к твоему отцу.

Он скрылся внутри, а Эдмунд из соображений гостеприимства стал его терпеливо ждать. Гость есть гость, даже при столь неординарных обстоятельствах.

Обоз еще только разгружался у ворот, так что Солсбери прибыл почти налегке. Он и впрямь отсутствовал совсем недолго. В комнате он снял меч с перевязью и зимний плащ; успел, видимо, и сполоснуть руки в чаше с водой: возвращаясь с Эдмундом обратно, пригладил себе волосы.

– Ты мне напоминаешь своего отца, когда он был еще молодым человеком, – неожиданно сказал Солсбери.

Эдмунд польщенно улыбнулся:

– Только я его, пожалуй, повыше буду.

В этот момент оба подумали об Эдуарде, и, что примечательно, молодой человек мимолетно нахмурился.

– Твой брат Эдуард, пожалуй, самый высокий из всех, кого я знаю. Уступает единственно сэру Джону де Леону, которого я помню по моей службе во Франции. Хотя сэр Джон был не так хорошо сложен, гм… не так пригож.

– Пригож? – с полуулыбкой переспросил Эдмунд.

Солсбери пожал плечами, в силу своего возраста нисколько не смущаясь.

– Да, я бы так сказал. Сэр Джон был одновременно самым высоким и самым неказистым из всех, с кем я когда-либо пересекался. Несчастный малый, как оказалось. Мог, между прочим, подкидывать над собой бочку, равную ему по весу, вдвое выше собственного роста. Вот уж в чем ему действительно не было равных. Так больше никто не мог. Но увы, несмотря на такую силищу, бегать он не умел. Кое-как волочился, во всяком случае, когда дело дошло до убегания от французского пушечного ядра.

– Вон как. С сожалением об этом слышу, милорд. Я был бы рад встрече моего брата с кем-нибудь, кто бы заставил смотреть снизу вверх.

Эту фразу Эдмунд произнес с горьковатым юмором, чем вызвал у Солсбери симпатию.

– Ты, должно быть, слышал фразу: не размер собаки решает исход боя…

– … а размер боя исход собаки, – восторженно подхватил Эдмунд. – Да, милорд. Я это слышал.

– В этих словах изрядная доля правды, Эдмунд. Твой отец, к примеру, роста не сказать чтобы гигантского, но никогда не пасует, каким бы ни был расклад. И хорошо, что у него есть старинные приятели вроде меня, к совету которых он прислушивается, правда?

– О да, милорд. Насколько мне известно, вами он просто восхищается.

Они подошли к двери в главную залу, и Эдмунд распахнул ее перед гостем. Здесь света было больше, чем в коридоре, и откуда-то из глубины неожиданно громко доносился голос отца.

– Если позволите, милорд, здесь я вас оставлю. Надо еще присмотреть за кухарями, чтобы они подали еду.

– Коли так, – приостановился Солсбери на пороге, – то если спроворишь где-нибудь кусок курятины или краюху хлеба, а то и рисовый пудинг, ты ведь знаешь, где меня искать?

Эдмунд со смешком кивнул.

– Непременно гляну, милорд, что можно будет раздобыть.

Солсбери вошел, чувствуя волну тепла от огромного камина. Внутри все гудело людьми. Тяга в трубе была не ахти, и в помещении сизоватыми слоями висел дым, вызывая у тех, кто был ближе к огню, кашель. Под ногами как оглашенные носились три собачонки; одна, приостановившись, пустила струйку на штанину какому-то капитану. Его незамедлительно подняли на смех друзья, он же в смятении попытался дать ей пинка, но она уже отскочила. Солсбери, отрадно ощущая тепло, подлез ближе к огню, где над столом склонялся Йорк.

– Сын у тебя хороший парень, – сказал он.