Я не стану отрицать, что в альтернативной истории есть несколько серьезных ученых, таких как Александр Левензон («Направление разделения») и Мацумото Таро («Неограниченное ветвление»), которые в своих исследованиях используют перспективу другого потенциального пути развития как средство толкования глубинных законов собственно истории. Я отношусь к ним с большим уважением; то, что историография игнорирует их работы, является трагедией. С другой стороны, это направление предоставило сцену для многочисленных шарлатанов, работающих на потеху толпы, которых альтернативная история интересует гораздо больше, чем настоящая. Для них термин «историк» следовало бы заменить на «автор беллетристики по альтернативной истории». Самым видным представителем этой школы является упоминавшаяся выше Лю Цзин. В эти дни она активно рекламирует в средствах массовой информации свою пятую книгу, за которую, по слухам, ей заплатили аванс в три с половиной миллиона марсианских долларов. Уже по одному ее названию «Большое если» можно понять, каково ее содержание. При обсуждении работ Лю Цзин нельзя обойти вниманием ее отца, жившего в Обыкновенную эпоху, – не потому, уверяю вас, что я стремлюсь как-то добавить к этому наследственность, а просто потому, что доктор Лю постоянно упоминает о том, какое влияние на ее научную позицию оказал ее отец. Посему я решил познакомиться с этим человеком поближе. Это оказалось непросто. Я изучил все материалы Обыкновенной эпохи, какие только смог найти, проштудировал все старые базы данных, но так ничего и не нашел. К счастью, Лю Цзин была научным руководителем Веренэ, и я попросил жену напрямую спросить у нее. В результате я выяснил, что отец Лю Цзин, второсортный писатель Обыкновенной эпохи Лю Цысинь, написал несколько научно-фантастических книг, бо́льшая часть из которых была опубликована в журнале «МНФ» (я выяснил: «Мир научной фантастики» был предыдущим воплощением «Группы сверхточных мечтаний», обладающей монополией на гипермедийное искусство в двух мирах). Веренэ даже принесла три его произведения. Осилив наполовину одно, я отшвырнул его прочь: полный бред! В этой книге есть электроны размером с футбольный мяч! Неудивительно, что под влиянием такого отца у Лю Цзин сложилось подобное отношение к науке и ее методам!

Направление психологической сверхистории является гораздо более серьезным. Его последователи считают, что то значительное отклонение истории развития человечества от пути, по которому оно двигалось прежде, было обусловлено детской психологией общества Эпохи сверхновой. В своем «Зародыше клеточного общества» Фон Свенкер последовательно раскрывает уникальные особенности общества начала эпохи, не имеющего института семьи; Чжан Фэнъюнь идет еще дальше в своем весьма противоречивом «Асексуальном мире», предлагая трезвый блестящий анализ общества, в котором практически отсутствует половая жизнь. Однако, на мой взгляд, психологическая школа зиждется на шатком основании, ибо в действительности психологическое состояние детей Эпохи сверхновой кардинально отличалось от состояния детей Обыкновенной эпохи. В каком-то смысле они были гораздо наивнее, однако в чем-то они были даже более возмужавшими, чем взрослые Обыкновенной эпохи. И еще под большим вопросом – история Эпохи сверхновой сотворила эту психологию или наоборот: это можно сравнить с вопросом о том, что было раньше, курица или яйцо.

Некоторые серьезные ученые, не принадлежащие ни к одной из школ, внесли весомый вклад в сверхисторию. В «Школьном обществе» А. Дж. Хопкинс предлагает подробное исследование форм государственного устройства в мире детей. Эта фундаментальная работа подверглась критике со всех сторон, в основном на идеологической почве, что неудивительно, если учесть ее масштабы. Книги Яманаки Кейко «Воспитание самого себя» и Линь Минчжу «Свеча в холодную ночь», посвященные истории образования в Эпоху сверхновой, несмотря на некоторую сентиментальность, являются всеобъемлющими объективными научными документами. Монография Цзэн Юлиня «Запеть снова», представляющая собой доскональное, но в то же время поэтическое систематическое исследование искусства в мире детей, одна из немногих работ по сверхистории, удостоившаяся одобрительных отзывов со стороны как критики, так и простых читателей. Всем этим научным трудам еще предстоит пройти проверку временем, однако сами исследования глубокие и серьезные, чего не скажешь о таком мусоре, как «Большое если»…

– Всякий раз, упоминая моего научного руководителя, ты теряешь выдержку, – замечает Веренэ, заглядывая мне через плечо.

Могу ли я сохранять хладнокровие? А Лю Цзин может? Моя книга еще не вышла в свет, а Лю Цзин уже насмешливо называет ее в средствах массовой информации «вымыслом без вымысла и неисторической историей, не относящейся ни к одному жанру». Попытка выгородить себя, очернив остальных, едва ли окажет положительный эффект на академический климат сверхистории, и без того уже изрядно отравленный.

Я пишу все это в значительной степени от безысходности. Непременное условие для исторического расследования – дать истории немного остыть, но остыла ли за тридцать с небольшим лет Эпоха сверхновой? Ни на йоту. Мы являемся свидетелями этой истории, ужаса вспышки сверхновой, одиночества тикающих «Часов смены эпох», ступора «Города сладостей», великой трагедии Антарктической войны, глубоко запечатленных в нашем сознании. Перед тем как переселиться сюда, я жил рядом с железнодорожными путями, и каждую ночь меня мучил кошмарный сон, в котором я бежал в кромешной темноте, окруженный жуткими звуками – гулом наводнений, землетрясений, воем полчищ огромных зверей, грохотом ядерных бомб. Затем как-то раз я очнулся от очередного кошмара и бросился к окну. Ни луны, ни звезд, одна только Туманность Розы светила на землю, а мимо медленно проходил ночной поезд. Можно ли в таком состоянии заниматься теоретическими исследованиями? Нет, нам не хватает бесстрастной отрешенности, необходимой для этого. Нужно будет подождать, пока Эпоха сверхновой не отдалится от исследователей, а это значит, что этим, по-видимому, займутся уже следующие поколения. Нынешнее же поколение может заниматься лишь документальным описанием, чтобы у наших потомков были свидетельства историков и простых очевидцев. На мой взгляд, вот все, что может сделать в настоящий момент сверхистория.

Но даже это нелегко. Первоначально мой подход заключался в том, чтобы описать события от лица одного человека, придав книге вид романа, а о проблемах государственного и международного уровней рассказать цитатами из документов. Но я историк, а не писатель, и у меня нет ни капли литературного таланта. Поэтому я пошел другим путем, напрямую введя в книгу руководителей государства и дополнив ощущения простых людей цитатами из воспоминаний. Большинство юных руководителей того периода уже не занимают свои высокие посты, что дало им время ответить на мои подробные расспросы, в результате чего я написал книгу, которая, по словам Лю Цзин, «не относится ни к одному жанру».

* * *

– Папа, папа, иди сюда быстрее! – кричит Цзинцзин, стуча в окно. – На улице скоро похолодает!

Он прижимается лицом к стеклу, сминая нос вбок. Вдалеке непривычные высокие остроконечные пики отбрасывают на красный песок длинные тени. Солнце зашло. Разумеется, сейчас похолодает.

* * *

Но я в конце концов историк, и я должен делать свое дело. В настоящий момент изучение сверхистории сводится к спорам по нескольким ключевым вопросам. Выплеснувшись в средства массовой информации, эти споры привлекли к себе широкое внимание. Однако среди тех, кто высказывает свое мнение, серьезных историков значительно меньше, чем дилетантов, поэтому я, воспользовавшись возможностью, изложу свою позицию по некоторым самым горячим темам.