litbaza книги онлайнПриключениеСемьдесят два градуса ниже нуля - Владимир Маркович Санин

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 96 97 98 99 100 101 102 103 104 ... 286
Перейти на страницу:
Они тоже отзимовали свое и должны возвратиться домой. Должны во что бы то ни стало, иначе их вера в Полярный закон будет подорвана!

Не все поймут меня правильно. Не слышал, а знаю, в каютах кое-кто меня поливает: «Заупрямился, старый черт, не иначе с женой по радио поругался – наказывает». Быть такого не может, чтоб не поливали, осточертели холодные воды хуже горькой редьки. Насчет запланированного ремонта, перерасходов уже намекали – так, между прочим, за обедом в кают-компании. А на вторую зимовку людей оставить дешевле? Это как и что считать. По деньгам, может, и дешевле, а вы мне скажите: сколько стоит месяц полярной тоски? Я-то знаю сколько: один год жизни. И Семенов знает, и Гаранин, они не в вертолет – в закон верят. Жаль, что старые полярники, хранители закона, понемногу расстаются с высокими широтами – естественная убыль, а молодежь избалована техникой, уж слишком верит в ее всемогущество. Коля Белов с чьих-то слов рассказывал, что Чкалов то ли в шутку, то ли всерьез бросил: «Авиация кончается с теплым туалетом». Пошутил, наверное, но все равно здорово сказано. Прошлого не вернешь, но как-то обидно, что дороги, на которых гибли первопроходцы, для нынешней молодежи пустяк: похрапывают в самолете, даже вниз лень взглянуть…

Ладно, молчу, разворчался, старый хрыч, молодежь ему, видишь ли, не угодила. В том, что нам за пятьдесят, не молодежь виновата, друзья мои…

Ох, Серега, Андрей, знали бы вы, каково мне сейчас…

Самойлов погасил сигарету, кивнул Лосеву и направился в радиорубку. И оттуда в эфир понеслось:

– Дизель-электроход «Обь» вызывает станцию Лазарев, «Обь» вызывает Лазарев, Самойлов просит Семенова, прием…

Бармин

Уже несколько дней бушует пурга, и мы, как пришпиленные жуки, торчим в помещениях под толщей снега.

На третий день я открываю великую истину: высшее благо, дарованное человеку природой, – это сон. В забвении человек всемогущ: он побеждает страдание и обретает крылья; ни волшебная лампа Аладдина, ни философский камень не делают человека таким богатым, сильным и счастливым, как это делают сновидения. А главное, сон, как ничто другое, убивает время. Супермен будущего, которому сон заменяют таблетки, вызывает у меня жалость: этот несчастный лишится иллюзий, блаженных часов отрешения от жизни. Он никогда не поймет мудрости прекрасных слов поэта: «Я б хотел забыться и заснуть…»

Тихо забившись в свой угол, я продолжаю размышлять. Мы сидим в кают-компании, каждый из нас вроде бы занят своим делом, но это лишь видимость: наши уши, как локаторы, настроены на доносящуюся из радиорубки морзянку.

– Пи-пи-пи! – Веня подходит к двери радиорубки, прислушивается. – Костя, о чем пищит морзянка?

Костя Томилин делает вид, что не слышит. Он уже целый час выводит аршинные буквы на склеенных в длинную ленту синоптических картах.

– Док, – Веня с заговорщическим видом кивает в сторону Томилина, – выжми из него расшифровку.

Для таких натур, как Веня, бездеятельность – смертная мука. Один маломощный дизелек на трех механиков – насмешка над Веней Филатовым, которого распирают молодость, сила и неутолимая жажда деятельности.

– Костя, голубчик, – проникновенно говорю я, – ты же известная полярная сирена, очаруй «Обь», примани ее к нашему пустынному берегу своей сладкозвучной морзянкой!.. О чем они там, Костя?

Томилин многозначительно молчит. Они, радисты, хорошо воспитаны, разглашать эфирные новости имеет право только начальник.

– Тайны мадридского двора! – Разочарованный Веня прижимает к себе гитару, берет аккорд.

Так что вы не беспокойтесь,

Климат здесь вполне хороший.

То, что я забыл галоши,

Вас тревожить не должно.

И добавлю, что к тому же

Зонтик тоже здесь не нужен,

Потому что видел лужи

Я последний раз в кино…

Я люблю, когда Веня поет. Не столько потому, что мне так уж нравится его исполнение, сколько потому, что на это время он целиком погружается в себя и перестает цапаться с Дугиным, что всем уже надоело.

– Фонтан иссяк? – Костя откладывает карандаши и удовлетворенно смотрит на им же созданное произведение искусства. – Помоги повесить, бард. У тебя кнопки, док?

Мы вешаем на стену плакат:

ДО ПРИБЫТИЯ «ОБИ»

ОСТАЛОСЬ 0 ДНЕЙ

– Женька, подай красный карандаш, – не слезая с табурета, просит Дугина Веня. – Здесь вкралась опечатка.

– Испортишь! – пугается Томилин. – Какая там опечатка?

Веня зачеркивает ноль и ставит над ним жирный вопросительный знак.

– Пожалуй, правильно, – оторвавшись от книги, замечает Груздев. – Пятый день сплошные вопросительные знаки.

– Пробьется, – весомо говорит Дугин.

– Когда – вот в чем вопрос, – с гамлетовским скептицизмом изрекает Груздев.

– А чем нам плохо? – с той же весомостью продолжает Дугин. – Живем не в балке, а в теплом доме, и, главное, суточные опять же идут.

Груздев смотрит на него с затаенной насмешкой.

– Удовлетворяйся малым, – бормочет он, – и крохи большого будут для тебя счастьем.

– Че-го? – не понимает Дугин.

– Это я так, про себя.

– Георгий Борисович говорит, что ты очень умный, – разъясняет Веня и, намеренно заглушая ответ Дугина, проводит пальцами по струнам.

Надеюсь, это краткое письмо

Вам сократит и скрасит ожиданье.

Но срок придет, и в виде эскимо

Я к вам вернусь, как прежде, на свиданье…

Наблюдать людей – моя профессия, я все-таки врач. Будь я с вами менее откровенен, то сказал бы «наблюдать и лечить», но лечить я не очень-то умею. Нинина бабушка, к примеру, с трудом расписывается за пенсию, но куда лучше меня лечит простуду и радикулит, а старик-фельдшер, с которым я три года проработал в заштатной больнице, втихаря советовал больным выбрасывать все лекарства, кроме аспирина и валерьянки, потому что был абсолютно уверен, что одновременно преодолеть болезнь и наносимый лекарствами вред организм человека не в состоянии. Вот вырезать грыжу, обработать рану или срастить кость – другое дело, здесь я кое-чему научился, но вылечить, скажем, насморк – прошу прощения, ждите, пока пройдет сам собой. Поэтому я считаю, что моя профессия – наблюдать людей, чтобы по совокупности мелких признаков понять, к какой болезни они предрасположены, и по мере надобности с ученым видом знатока изрекать истины.

Вот, например, Груздев. Врач ему понадобится через сто лет – констатировать угасание этого будущего долгожителя. В тридцать четыре года у него сердце и легкие юноши, нервная система и аппетит совершившего очередной подвиг Геракла. Он, безусловно, умен, но раз и навсегда замкнулся в собственном «я» – мирке, который только один и интересует его. Не знаю человека, который был бы допущен в эту «святая святых»; о чем думает Груздев,

1 ... 96 97 98 99 100 101 102 103 104 ... 286
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?