Вот некоторые фрагменты из репетиционного расписания: 4 октября – только декорационная репетиция (30–50 офицеров и 50 рабочих нижних чинов); 12 ноября – костюмная репетиция без реплик и музыкальная репетиция; 14 ноября – костюмная репетиция с репликами и статистами; 19 ноября – общая репетиция в костюмах (прогон 1-го и 2-го действий); 29 ноября – генеральный прогон всей пьесы в костюмах (100 чел. офицерских чинов и 200 чел. рабочих нижних чинов); 3 декабря – генеральная репетиция[526].

Спектакль получился такого масштаба, что «Измайловскому досугу» изначально не хватало средств на ее постановку. Недостаточно было и личных средств (7000 руб.) великого князя Константина Константиновича. В результате Николай II распорядился взять все расходы по постановке «Царя Иудейского» на Кабинет Его Величества. В постановке принял участие Придворный оркестр. Декорации для спектакля написал художник П. К. Степанов, костюмы шились в костюмерной мастерской Императорских театров по эскизам художника Н. А. Клименко. В результате постановка «Царя Иудейского» обошлась в 43 000 руб.

В конце октября 1913 г. принято предварительное решение, что премьера «Царя Иудейского», намеченная на 23 января 1914 г., состоится на сцене Эрмитажного театра. Причиной тому послужила заявленная «ненадежность сцены в Китайском театре». О размахе постановки говорит не только число участников репетиций, но и участие придворного оркестра (80 чел.) и «хора музыки» Измайловского полка (40 чел.). Попутно решались и хозяйственные вопросы. Всех участников репетиций кормили за счет Дворцового ведомства («чай с булкой и по большому бутерброду на каждого» – для нижних чинов Измайловского полка)[527].

Окончательно с местом проведения премьеры определились к середине ноября 1913 г., когда в Гофмаршальскую часть сообщили, что «Его Императорское Величество Государь Император соизволил разрешить поставить спектакль „Измайловскому досугу“ драму „Царь Иудейский“ не в Царскосельском Китайском театре, а в Эрмитажном театре»[528].

Накануне премьеры провели дополнительные репетиции, продолжавшиеся с 8 часов вечера и до 2 часов ночи. Генеральную репетицию провели 12 января 1914 г. Впоследствии П. В. Данильченко вспоминал, что «на этих девяти репетициях перебывал весь светский и культурный Петербург, все те, кто только имел возможность получить пригласительные билеты, число которых было ограничено и которые выдавались членами Досуга с большим разбором».

В этом спектакле великий князь Константин Константинович играл одну из главных ролей – Иосифа Аримафейского. Его сыновья, великие князья Константин (офицер лейб-гвардии Измайловского полка) и Игорь (камер-паж), играли перфекта когорты и поселянина Руфа. Всего в спектакле приняли участие 66 офицеров Измайловского полка.

Премьера состоялась на сцене Императорского Эрмитажного театра в присутствии Николая II и 26 членов императорской фамилии. Мемуарист отмечает: «Этот спектакль вышел далеко за пределы обычных товарищеских встреч и постановок „Досуга“; именно с этого дня „Измайловский Досуг“ стал известен всему культурному Петербургу и даже много шире: спектакль был повторен для представителей русской и иностранной прессы, а вслед затем для членов Императорской Академии наук… Восторженные отзывы о спектакле появились не только в крупнейших газетах Петербурга и Москвы, но и в парижских, берлинских и лондонских, не скупившихся на похвалы как самой драме, так и ее исполнителям. Достаточно сказать, что „Царь Иудейский“ был сразу же переведен на 10 иностранных языков».

На самого императора «Царь Иудейский» произвел громадное впечатление. Если верить мемуаристу, то он говорил после спектакля: «Сколько раз я присутствовал в церкви на богослужениях Страстной Недели, но никогда не переживал Страстей Господних, как сегодня в театре. Мне приходилось сильно сдерживать себя, чтобы не расплакаться»[529]. Зная сдержанность императора, это очень высокая оценка пьесы.

Надо заметить, что творческий коллектив Императорских театров представлял собой настоящий «террариум» (традиции сохраняются и поныне – например, в Большом театре), в котором огромное значение предавалось монаршим знакам внимания. Об этом наглядно свидетельствует «Совершенно доверительное письмо» великого князя Сергея Александровича к министру Императорского двора В. Б. Фредериксу, написанное в день начала официальных торжеств, связанных с 300-летием Дома Романовых, 22 февраля 1913 г. Конечно, письмо напрямую не связано с Эрмитажным театром, но балерины, о которых идет речь, блистали и на его сцене.

Приведем фрагменты из письма: «Глубокоуважаемый Барон. Пишу вам совершенно конфиденциально и прошу вас, чтобы оно осталось между нами и никто о нем бы не знал». Далее речь идет о М. Ф. Кшесинской: «Вы, между прочим, говорили ей, что не следует уходить со сцены… и остаться еще служить искусству. Все последние года она выполняла весь репертуар на своих плечах до полного изнурения сил, и Государь почти никогда не бывал в балете. В этом сезоне, когда был бенефис кардебалета и было первое представление в новой обстановке „Конька-Горбунка“, а также последний выход Матильды Феликсовны, Государя в театре не было. Теперь же, начиная с января, он уже несколько раз был в балете. Такое явление совершенно ясно показало как ей, так и всей публике, что за причины такой перемены… то, что было 19 лет тому назад[530], должно давно быть предано забвению и никому на свете нет до этого дела… Все время проявляется особая благосклонность к другой артистке, Павловой, которая заменила Кшесинскую. В первый же спектакль Павлова была приглашена в царскую ложу и удостоилась милостивого разговора с царем. В последний спектакль произошел небывалый в жизни театра факт. Этот день совпал с именинами Павловой, и Государь прислал ей в уборную коробку конфект. Кшесинская даже за 20-ти летнюю службу в ложу не позвали… она прежде всего артистка, и про частную жизнь ея никогда дела нет. Конечно, вы скажете, что это все мелочи. Но вы знаете, что всякая мелочь, исходящая от царя… извращается в страшной… А тут Павлова, которая только фиктивно служит 14 лет, т. к. из них около 5 лет треплется по заграничным сценам, ко дню Романовского юбилея награждается особой милостью[531]. Разве это справедливо. Все эти дни Матильда Феликсовна проводит в страшных душевных мучениях»[532].