Среда, 4 (17) июня. И вчера, и сегодня продолжает дуть сильный ветер. Метель и мокрый снег. Погода такая, про которую говорят, что «хороший хозяин и собаки не выгонит на двор». Сыро «на дворе», сыро и в палатке у нас. От долгого проживания на одном месте под палаткой снег и лед подтаивают, и вода копится в образовавшейся яме. Третьего дня мы переставляли палатку на новое место, но сегодня опять у нас мокро. Подстилки под нами, малицы, совики и даже наша одежда намокли, хоть выжми. Озябшие, сидим мы в своей палатке, словно обложенные компрессами, и мрачно молчим. Таково влияние погоды. Просушить наше имущество в такую погоду нечего и думать, и мы только переодеваем малицу задом наперед и жмемся поближе к нашей печке. Эта новая печка сделана у нас по образцу утопленной; она так же, как и та, страшно много требует топлива, так что тюленей только добывай. Хорошо хоть то, что в полынье, у которой мы стоим, тюлени «выстают», несмотря даже на плохую погоду, и, когда топливо понадобится, оно у нас будет. Всех лучше у нас стреляет Луняев. Он стреляет прямо артистически, и многими уже тюленями мы обязаны ему. По тюленю стрелять трудно. Слишком неожиданно он покажет ненадолго свою голову, и слишком мала и подвижна эта мишень-голова. Убить же тюленя на воде можно, только разбив ему череп. Тогда тюлень, если он достаточно жирный, остается плавать на поверхности воды. Вообще, тюлень очень «крепок на рану». Если вы даже очень тяжело раните его, когда он лежит на льду, он все равно уйдет в воду. Но мы мало видели их лежащими на льду и ни одного не убили.

Сегодня, когда я вышел из палатки посмотреть на горизонт, на другой стороне полыньи увидел неожиданно медведя. Он тоже заметил меня и, подняв голову, с удивлением следил за мною. Я сделал вид, что испугался, и стал прятаться за ропаки, надеясь, что он подойдет поближе, но медведь этот был осторожный и ближе подходить не желал, или не желал вымокнуть в полынье.

А иногда нам удавались такие уловки. Медведь, видя, что от него прячутся и стараются уйти, начинает осторожно подкрадываться, тоже скрываясь за торосами и отдельными ропаками. Такая взаимная охота друг за другом часто была гибельна для медведя, так как тогда можно подпустить медведя очень близко и стрелять наверняка. Если же идти на медведя открыто, смело, то медведь обыкновенно после некоторого внимательного изучения невиданного существа, человека, — причем он усиленно поводит своими тремя черными точками и втягивает воздух, — бросается наутек. Это животное тоже «крепкое» на рану. Еще на судне у нас бывали случаи, когда медведь с перебитыми задними ногами, а может быть, и хребтом, волоча заднюю половину тела, удирал на передних ногах. От ярости он оборачивался и грыз свои задние ноги, взрывал снег и лед, но продолжал уходить. Были медведи, в которых мы находили потом по двенадцати ран и все раны промысловыми пулями, т. е. разрывными, которые при попадании в кость дробят ее на мелкие куски, а при вылете делают громадное отверстие. В таком положении к медведю близко подходить опасно, хотя бы он и казался уже обессиленным. Неожиданно, отдохнув и набрав силы, он делал страшный скачок, который едва не стоил жизни нашему матросу на «Св. Анне». Обычно же медведь очень труслив и всегда убегает, и убегает быстро, почти не завязая в глубоком снегу; несерьезная рана только заставляет его прибавить ходу. Когда медведица не одна, а с одним или двумя медвежатами, она становится еще осторожнее, и подойти к ней на ружейный выстрел труднее.

Очень любопытная картина, когда медведица, удирая, переправляется через полынью по тонкому льду. Она ползет на брюхе, широко раскидывая толстые лапы, и медвежата, как лягушки, очень комично во всем подражают ей. Хотя медведи очень хорошо плавают и ныряют, но в холодную погоду зимой предпочитают переправы по тонкому льду, не желая мокнуть. Но один раз мы были свидетелями, как удирающий медведь на большой полынье, покрытой тонким льдом, пробил лед, нырнул и, пройдя подо льдом большое расстояние, пробил головой лед, показался на несколько секунд только для того, чтобы оглянуться на погоню, после чего опять нырнул и вышел у края полыньи на толстый лед.

Ни вчера, ни сегодня определиться мне не пришлось, но нас продолжает нести на SSW, в чем я убедился, вытравив в воду линь с грузом. Заметил я, что полыньи периодически то сжимаются, то разводятся в определенное время. Теперь уж я уверен, что вся эта перестановка льда есть дело приливов и отливов, которых раньше, когда мы были далеко в море, заметно не было.

К вечеру погода стала утихать. Два человека отправились искать ушедшего медведя, но только я думаю, что из этого ничего не выйдет.

Намереваемся распрощаться с одними нартами и одним каяком, так как они пришли положительно в негодность: поломаны вдребезги. Мы пробовали и убедились, что в трех каяках можем поместиться все десять человек, а если два из них еще связать вместе, то не страшны никакие волны. Провизии же у нас, не считая медвежьего мяса, осталось только 12 мешков сухарей, т. е. 6 пудов, фунта 3 соли и фунта 4 бульона Скорикова. Затем идет теплая одежда, лыжи, посуда и самая наша драгоценность, вся наша надежда — патроны и оружие. Сейчас воспользуемся поправившейся погодой и начнем сушить на ветру нашу намокшую рухлядь и сушиться сами. А то даже противно сидеть в этих «компрессорах».

Четверг, 5 (18) июня. Погода меняется: северный ветер затих, и потянул слабенький S. Опять настала та туманная или мглистая погода, тот какой-то особенный матовый свет, казалось бы, и несильный, при котором так невыносимо болят глаза. Все предметы, даже близкие, рисуются словно за кисейной завесой, иногда даже двоятся, ни на что нельзя смотреть пристально широко открытыми глазами, а только прищуренными, и то поминутно давая им отдыхать. Временами горизонт расчищается, солнце кажется за облаками матовым шаром, и мне удалось взять его высоту.

Опять приходится удивляться быстроте дрейфа на юг; широта получилась 81°9′. Не буду особенно доверять сегодняшнему определению: во-первых, болят глаза, а во-вторых, горизонт все же неясный.

Около четырех часов, при мглистом же горизонте на OSO от места нашей стоянки, я увидел «нечто».

Не могу сказать наверно, что это такое. По крайней мере землю я не так представляю себе. Это были два белых или даже розоватых облачка над самым горизонтом. Они долго не меняли ни формы своей, ни места, пока их не закрыло туманом. Не понимаю, что это такое; я даже ничего не говорю про виденное мною своим спутникам. Слишком часто приходилось нам ошибаться за два месяца нашего скитания по льду и принимать за землю и облака, и отдаленные торосы.

Кажется, никогда еще не были мы окружены таким количеством полыней, разводьев и каналов, как теперь; они ежечасно меняются, то зажимаются, то раздвигаются, меняют свое направление, но все покрыты мелкобитым льдом — «кашей» — и плыть по ним невозможно. Кругом на горизонте много «водяного неба» или черноты, но больше всего этой черноты на О и на W. Много летает нырков и визгливых белых чаек. Ох, эти чайки! Как часто по ночам они не дают мне заснуть, суетясь, ссорясь и споря между собою около выброшенных на лед внутренностей убитого тюленя. Они, как злые духи, кажется, следят за нами, издеваются над нашим положением, хохочут до истерики, визжат, свистят и едва ли не ругаются. Как долго буду помнить я эти «крики чайки белоснежной», эти бессонные ночи в палатке, это незаходящее солнце, просвечивающее сквозь полотно ее, если когда-нибудь доберусь до берега. Дна мы не достали и сегодня, хотя два раза бросали лот. Линь неизменно показывает, что лед движется на S. К вечеру опять подул ветер. Что же, давай Бог! Лучше на юг, чем обратно на север!