На Чусовой долго помнили своих легендарных героев-сплавщиков: Акинтия Яковлевича Гилёва (Окиня-балагур в очерке Д. Н. Мамина-Сибиряка «В камнях»), Лупана Платоновича Долматова, Севостьяна Кожина (Савоська из очерка «Бойцы»).

Этот боец — 150-метровая гряда небольших, частично заросших мхом утёсов с лесом поверху. Высота их не больше 10 м. Последний утёс «сморщен» мелкими синклинальными складками — словно «расчёсан» от середины вверх в разные стороны. Это и есть «Брови». К. Буслов описывает утёс так: «И вот однажды, когда Афонина барка стрелой летела на невысокую, распластанную вровень с берегом скалу, кто-то из бурлаков крикнул: „Братцы! А камень-то етот что брови у нашего Афони! Гляньте!" — „Баско подметил! Правда! Похоже до чего!" — весело загудели бурлаки. Афоня, стоявший, широко расставив ноги, на кормовой лоцманской скамейке, в душе, должно быть, разделял охватившее усталых своих бурлаков веселье, но виду не подал, только сильнее сдвинул, изломал свои распрекрасные брови, в ту минуту обессмерченные по прихоти случая». На эту скалу «намекал» и Мамин-Сибиряк в повести «Охонины брови»; правда, у него Охоня — девушка, и «Брови» — не береговой камень, а горы, да и река называется «Яровая». А может, название камня к бровям некоего Афони и не имеет отношения: «бровями» на барке назывался специальный изогнутый брус, по которому скользил якорный канат. Не исключено, что на Чусовой был какой-нибудь знаменитый мастер Афоня, который изобрёл это приспособление, или же под бойцом «Брови» потерпел кораблекрушение какой-нибудь сплавщик Афоня. Боец Афонины Брови — геологический памятник природы.

* * *

Наконец, самой бесправной и многочисленной категорией работников сплава были бурлаки — простые матросы. На каждом весле-потеси стояло по 5, 8, 10 человек (то есть на простой барке вместе со сплавщиком, водоливом и подгубщиками плыло от 25 до 45 человек, а на «казённой» барке вместе с «караванным», «косными» и пассажирами могло плыть до 70 человек). В целом бурлаки составляли примерно 85 % от всего числа людей, занятых на сплаве. В некоторые годы на Чусовой их работало до 25 тысяч — это больше, чем на всех золотых и платиновых рудниках Урала, вместе взятых.

В Объединённом музее писателей Урала в Екатеринбурге экспонируется картина уральского художника Александра Бурака «Барки на Чусовой» (1959). На картине изображено прохождение барки мимо скал — похоже, в теснине между Печкой и Великаном. На носу барки у потеси стоят 12 человек. На скамейке — сплавщик.

Бурлаки приходили наниматься сами — или же их насильно нанимали в деревнях артелями. Приказчики сплавных контор объезжали волости, где был недород, выплачивали в волостное правление недоимку за крестьян без их согласия и уводили на сплав самых бедных мужиков. Так же иной раз поступали и с рабочими. (Эта практика очень напоминала систему приписки времён крепостничества.) Порою деревни отстояли от Чусовой на сотни, а то и на тысячу вёрст, но люди всё равно шли на сплав. В бурлаки брали и инородцев, и подростков, и женщин, хотя и платили им вполовину меньше.

Обзор «Россия» (1914) рассказывает: «Большинство торговых фирм поручает наём бурлаков приказчикам, которые и имеют дело с „выборными" артели, состоящей обыкновенно из 7—20 чел. Наём происходит в январе или в феврале, причём задаточные деньги выдаются не бурлаку, а сборщику податей или отсылаются в волостное правление для уплаты повинностей».

Добирались до места и питались бурлаки за свой счёт. Датой непременного прибытия считался праздник Благовещения. На Чусовой коренные жители относились к пришлым бурлакам пренебрежительно, а порою даже подло: некоторые чусовские бабы всю зиму собирали корки, чтобы весной продать их бурлакам — «всё равно съедят». Жить бурлакам у пристаней до начала сплава было негде. Среди них свирепствовали голод, тиф, лихорадка и пьянство. В конторах с бурлаками заключали контракт и выдавали в задаток один рубль. Заработок бурлака составлял 8—10 рублей без вычета штрафов, а штрафовали за всё: например, опоздание бурлака на погрузку на 1 день стоило 1 рубль. Пенсий или компенсаций за увечье, полученное на сплаве, естественно, не было. Если барка разбивалась, то бурлакам вообще ничего не платили. Зачастую даже после успешного сплава бурлаки оставались ещё и в долгах у хозяина. Бурлаки часто сбегали со сплава, даже целыми артелями, особенно если начало сплава задерживалось из-за погоды — ведь они были крестьянами и в первую очередь думали о своих полях.

Но с другой стороны, 8—10 рублей были очень большими деньгами, сопоставимыми с годовым заработком крестьянина или, скажем, сапожника. За эти деньги можно были терпеть лишения и идти на риск. Поэтому приток бурлаков-добровольцев не оскудевал. Вот, к примеру, цитата из повести «Под-липовцы» пермского писателя XIX века Ф. Решетникова. Это разговаривают (со всеми особенностями выговора) крестьяне, собравшиеся на чусовской сплав:

«— А мы бурлацить.

— Лиже! А поштё?

— Бают: баско, богачество, бают…»

О бурлаках Шайтанских заводов (теперь город Первоуральск) краевед А. Топорков в 1892 году писал: «Во время весенней отправки железа по реке Чусовой многие из местных жителей идут на караван. Плата от 8 до 9 руб. до Перми, на своём продовольствии. На сплав до Перми и возвратный путь требуется не менее двух недель. Если принять во внимание передний и обратный путь на своём продовольствии и в особенности опасность плавания вперёд по извилистой реке Чусовой, где гибель барок не редкость, то подобная плата далеко не завидна».

Из массы бурлаков выделялись подгубщики — бурлаки, которые стояли у «губы» весла, так сказать, «начальники весла», «старшие матросы». В подгубщики брали самых физически сильных, опытных и сообразительных людей. Подгубщиком был легендарный чусовской герой Василий Балабурда.

В начале XX века по Пермскому краю наравне с дешёвыми книжками о приключениях сыщика Пинкертона или царевича Еруслана Лазаревича ходили и книжки с рассказами о подгубщике Балабурде. Поэт-футурист В. Каменский вспоминал, как в детстве он зачитывался этими историями. Этнограф и историк Г. Н. Чагин поясняет: «Действительное лицо — житель д. Матвеевой Кунгурского уезда Василий Балабурда явился прототипом сказочного богатыря Балабурды. Жители чусовских деревень ещё в конце 50-х годов много рассказывали фольклористам Уральского университета об этом силаче-богатыре, поскольку образ его воплотил народный идеал об облегчении тяжёлой сплавной работы, которой длительное время занималось всё население Чусовой». А народное отношение к Василию Балабурде замечательно выразил один местный житель, который в негодовании воскликнул: «Такого силяка не любить!..»

О Балабурде рассказывали, что на спор он поднимал якорь или ставил на попа 16-метровую «косную» лодку. В одиночку он стаскивал с мели барку. Балабурда любил выпить, но во хмелю был не буйный. Вообще он был добрый, но обидчивый. Когда кто- то посмеялся над ним, он снял с насмешника шапку, приподнял баню и положил шапку под угол. Другой раз, когда он попросил кузнецов сделать ему ножик, а кузнецы затянули выполнение заказа, он выволок из кузни наковальню и подпёр ею дверь.