честью, к которой стремились многие. По сути, это существо было главной частью их религиозного обряда. Его создание, кормление, натаскивание и отправление на улицу было своего рода ритуалом. Он охранял общину от вторжения враждебного мира, а они за это кормили его и поклонялись, как святому. В некоторых обществах отдельным индивидам позволяется совершать дурные поступки. Возможно, сектанты делали людям лоботомию, чтобы спасти их души. Они охраняли Вилль и убивали его врагов бессознательно и, таким образом, не совершали греха.

— Но как операция может превратить человека в такое чудовище? — удивилась Хейворд.

— Она совсем несложная. Еще много лет назад врач по имени Уолтер Фримен мог производить лоботомию с помощью ножа для колки льда буквально за несколько минут. Вводил его внутрь, быстро двигал взад-вперед — и нужная часть мозга разрушена. А заодно и личность пациента, его душа и самосознание. Вилльские сектанты просто пошли чуть дальше.

— А те убийства, о которых упоминал Рен? Их, наверное, совершали такие же зомби? — предположил д’Агоста.

— Абсолютно точно. Убийства, совершенные рукотворным зомби, нагнали на всех такого страху, что Исидор Штраус отказался от своего намерения расчистить Инвудский парк. Похоже, управляющий Штрауса был обращен в вилльскую религию, а потом удостоился высшей чести и стал тем самым зомби.

Хейворд вздрогнула.

— Какой кошмар.

— Воистину. Ситуация довольно парадоксальная: Эстебан заставил Феринга изображать зомби, чтобы убедить публику, что это дело рук обитателей Вилля. А они и в самом деле производили зомби, хотя совсем для других целей. Кстати, что стало с Виллем?

— Похоже, его обитателей оставили в покое. Они пообещали прекратить жертвоприношения.

— Будем надеяться, что с зомби они тоже покончат. Не удивлюсь, если в будущем Боссон одумается и станет оказывать благотворное влияние на своих подопечных. Мне показалось, что у них со жрецом какие-то трения.

— Это Боссон застрелил зомби, когда тот чуть не убил нас.

— В самом деле? Это обнадеживает. Истинный фанатик веры вряд ли убьет живое воплощение своего божества. — Пендергаст взглянул на Хейворд. — Кстати, капитан, я был весьма огорчен, когда узнал, что вас не назначили в группу быстрого реагирования при мэре.

— Не стоит расстраиваться, — усмехнулась Хейворд, тряхнув черными волосами. — На самом деле мне повезло, что меня не взяли. По последним сведениям, эта группа — очередной бюрократический кошмар, хотя все клянутся, что это не так. Кстати, вы помните нашего друга Клайна, этого успешного программиста? Похоже, ему придется пожалеть, что он надавил на комиссара полиции. Я только что узнала, что ФБР прослушивало его телефон в связи с подозрением в мошенничестве и записало их разговор, когда он шантажировал комиссара. Оба здорово погорели. Клайну конец.

— Жаль Рокера. Он был неплохой парень.

Хейворд кивнула.

— Он сделал это из лучших побуждений — ради Фонда Дайсона. Для него это трагедия. Но для меня есть кое-какой положительный эффект. Я больше не буду работать у комиссара и возвращаюсь в отдел расследования убийств.

В палате повисла тишина.

Потом торопливо заговорил д’Агоста:

— Послушайте, Пендергаст, простите меня за мою чертову глупость — за то, что потащил вас в Вилль, за то, что вас ранили и мы чуть не потеряли Нору. Случалось, я и раньше вел себя как последний идиот, но это превзошло все.

— Мой дорогой Винсент, — тихо произнес Пендергаст. — Если бы мы не пошли в Вилль, я бы никогда не обнаружил тот саркофаг и не узнал, что он принадлежит предку Эстебана… И что бы мы имели сейчас? Нора была бы убита, а Эстебан стал новым Дональдом Трампом. Так что ваша так называемая глупость помогла нам раскрыть преступление.

Д’Агоста не нашелся что ответить.

— А сейчас, Винсент, я бы немного отдохнул, если вы не возражаете.

Когда они вышли из палаты, д’Агоста повернулся к Хейворд.

— Как понимать твою проверку всех причастных к делу?

Хейворд выглядела непривычно смущенной.

— Я просто не могла допустить, чтобы Пендергаст втягивал тебя во всякие авантюры. Поэтому… начала сама интересоваться этим делом. Слегка.

Д’Агоста почувствовал, как его охватывают противоречивые чувства: к легкому раздражению по поводу непрошеной помощи примешивалась радость от сознания, что он небезразличен Лауре, раз она решила заняться этим делом.

— Вечно ты обо мне заботишься, — проворчал он.

Вместо ответа она взяла его под руку.

— Какие планы на ужин?

— Да вот хочу пригласить тебя в ресторан.

— Куда?

— Как насчет «Цирка»?

Хейворд удивленно посмотрела на него.

— Ну и ну! Второй раз за год. По какому случаю?

— Ни по какому. Просто хочу провести время с потрясающей женщиной.

В коридоре их остановил пожилой мужчина. Д’Агоста с изумлением воззрился на него. Коротенький толстяк был одет так, как одевались в Лондоне во времена короля Эдуарда: черная визитка, белая гвоздика в петлице, на голове шляпа-котелок.

— Простите, вы только что вышли из палаты, где лежит Алоиз Пендергаст? — вежливо спросил он.

— Да, — подтвердил д’Агоста. — А в чем дело?

— Я должен вручить ему письмо.

Мужчина действительно держал в руке конверт из дорогой бумаги кремового цвета, по виду изготовленной вручную. На конверте размашистым почерком было написано имя Пендергаста.

— Вам придется прийти в другой раз. Пендергаст сейчас отдыхает.

— Уверяю вас, это письмо он захочет увидеть немедленно.

С этими словами мужчина попытался пройти к двери.

Д’Агоста остановил его, взяв за плечо.

— Кто вы такой?

— Я Огилби, адвокат семьи Пендергастов. А теперь, с вашего позволения…

Сняв руку д’Агосты со своего плеча, он поклонился, приподнял шляпу и вошел в палату, где лежал Пендергаст.

Эпилог

Маленький катер мчался по сверкающей поверхности озера Пауэлл. В этот холодный и ясный апрельский день аризонский воздух был чист и, казалось, похрустывал, как свежевыстиранное белье. Над скалами Большой террасы сверкало желто-красное утреннее солнце. Вскоре из-за поворота показался край плато Кайпарович. Дикое и неприступное, оно грозно возвышалось вдали, багровея в лучах восходящего светила.

Нора Келли стояла у руля, и ветер трепал ее короткие волосы. Пролетая мимо таинственного мира камней, катер со свистом рассекал воду, будоража шумом мотора окрестные утесы. Воздух был напоен запахом кедров и теплого песчаника. Вокруг было торжественно и тихо, как в соборе, и только над каньоном с тихим криком парил золотой орел.

Нора сбросила скорость, и катер медленно заскользил по воде. После очередного поворота показалось устье водного каньона Серпантин — узкая полоска зеленой воды между отвесными скалами из красного песчаника.

Нора повернула катер в каньон. В замкнутом пространстве шум мотора стал раскатываться дробнее. Оправдывая свое название, каньон извивался, как проселочная дорога. Там было довольно прохладно, и изо рта у Норы стали вырываться клубочки пара.