— А не был ли он каким-то образом замешан в дела Хот-Спрингса? — спросил Ди-Эй. — Я хочу сказать, что у Оуни и Грамли много чего на совести. Не могло это убийство оказаться как-то связанным с ними?

Эрл громко расхохотался, хотя в этом смехе нетрудно было услышать горькую, почти надрывную нотку.

— Это самая дурацкая чушь, какую я когда-либо слышал! На моем старике негде было ставить пробы, он был пьяницей, лицемером, ходоком по шлюхам, хулиганом и драчуном. Но видите ли, в чем беда: он не знал ничего такого, за что его стоило бы убивать. Абсолютно ничего. Он был маленьким человеком. Единственное, что он знал, так это все проселки, просеки и тропы в округе Полк. А это он узнал благодаря охоте и звериным головам, которые он подвешивал к стенам. Он куда больше заботился об этих головах, чем о собственных детях. Что, черт возьми, он мог знать такого, чтобы привлечь внимание Оуни Мэддокса? Эй, мистер Ди-Эй, вы уверены, что роете в нужную сторону?

— Что вы, Эрл, я же только спросил. Подумай, что с этим стоит разобраться.

Эрл остановил машину, повернулся к Ди-Эй и посмотрел ему прямо в глаза.

— Позвольте мне кое-что сказать вам. Никто не знает ни черта о моем отце, и лучше всего, чтобы так оно и оставалось. Его давно нет на свете, он похоронен и забыт. Так есть, и пусть так и остается. И еще, мистер Паркер, мне не хочется грубить вам, но я больше не могу говорить о моем отце. От этого меня со страшной силой тянет в запой! Вы меня понимаете?

— Я понимаю, Эрл, и прошу прошения.

— Вот и ладно. А теперь давайте поедем и проверим, как дела у этих негров.

* * *

Дальше они ехали молча. Проехали через южную часть Хот-Спрингса по Сентрал, повернули под прямым углом направо, на Малверн-авеню, а оттуда выехали в негритянский район. Опустилась ночь, и улицы бурлили как обычно, девушки торчали в окнах, зазывая посетителей, и шумные толпы клубились в пивных, где чуть не все поголовно стремились попытать счастья, сунув монетку в ящик игорного автомата. И когда они добрались до «Мэри-Джейн», им показалось, что даже там началась новая жизнь. Там тоже было многолюдно, разгромленный публичный дом превратился в нечто вроде местной достопримечательности, наподобие фермы аллигаторов или гатереи в Хэппи-Холлоу, где собираются наркоманы. Можно было подумать, что старый Мемфис Добряк тоже отправился на поиски развлечений, чтобы не отставать от своих клиентов, а отсутствие девушек в окнах наводило на мысль, что все они лежат на спинах и старательно занимаются своими тяжкими в самом прямом смысле ночными трудами.

Ди-Эй подъехал к заведению сзади — там народу не было — и поставил автомобиль почти вплотную к стене. Оба пассажира вышли и увидели перед собой открытую дверь, рядом с которой курил какой-то молодой человек.

— Эй, сынок, — обратился к нему Ди-Эй, — сходи-ка и позови Мемфиса. Скажи, что к нему приехали друзья и хотят его повидать.

Юноша взглянул на них, не скрывая испуга, но поспешил повиноваться. Довольно скоро из дома вышла крупная полнотелая желтолицая шлюха по имени Мари-Клер в сопровождении трех крупных чернокожих мужчин. Она взглянула на прибывших и сказала:

— Да, все в порядке.

— Где твой мужчина? — спросил Ди-Эй.

— Пропал. Его увезли. Он так и не вернулся. Лежит в каком-нибудь болоте.

— Кто его увез? — спросил Эрл.

— Белые люди. Пожал-что Грамли. Точно не скажу, врать не буду. Пришли и говорят ему, что, мол, поехали, тебя хочут видеть. И все. Несколько дней назад. Я говорю вам, он так и не пришел домой.

Эрл покачал головой.

— Скажи-ка, сестричка, а не мог он попросту загулять с какой-нибудь девочкой? — спросил Ди-Эй.

— И оставить свое хозяйство? Мемфис любил это место, он ни за что не оставил бы его, разве что когда придет пора в землю ложиться, говорю как Бог свят.

Она окинула старика взглядом, оказавшимся на удивление свирепым для чернокожей женщины.

— Я думаю, что его вытащил отсюда Мэддокс, — предположил Эрл. — Выпытал из него все, что ему было известно, а потом прикончил. Или, вернее, велел кому-нибудь его прикончить, это больше похоже на Оуни.

Потом он повернулся.

— Я очень сожалею, сестра. Все эти несчастья у вас произошли из-за белых людей, и мне очень жаль, что так случилось. Это плохие люди, мы пытаемся очистить от них город, и иногда выходит так, что страдают ни в чем не повинные люди. Я очень сожалею.

— Ведь это вы застрелили того Грамли, который тыкал мне пушкой в глотку, так ведь?

— Да, мэм. Это был я.

— Ладно, раз так, то я вам кое-что скажу. Вы хотите знать о главном сутенере мистере Оуни Мэддоксе? Я знаю одного человека, который мог бы вам помочь.

— Скажите, сестра.

— Да уж скажу. Один очень старый человек, звать его Джабили Линкольн. Живет на Крисент, в маленьком старом доме. Дух снизошел на него поздно, он уже старым стал. Он теперь говорит от Бога, у него есть большая комната, и там молятся баптисты Нового Света. Вам бы лучше повидаться с ним.

— С чего бы это?

— Он знает об этом. Идите к нему.

* * *

До молельного дома баптистов Нового Света они добрались за полчаса. Деревянный дом, действительно видавший лучшие времена, располагался среди множества других домишек, приткнувшихся к пологому склону холма в восточной части Хот-Спрингса.

— Ну что, Эрл, вы же не сомневаетесь, что эта девка сразу же пошла и позвонила Оуни Мэддоксу и его мальчикам и они уже ждут нас там?

— Я так не думаю, — ответил Эрл. — Я не понимаю, с чего бы ей помогать Оуни после того, что он сделал с Мемфисом.

— Эрл, вы думаете о них как о нормальных людях, у которых мозги работают точно так же, как наши. На самом деле все не так.

— Сэр, есть одна вещь, в которую я верю по-настоящему, — в то, что они точно такие же, как мы.

— Эрл, который раз говорю, что вы тяжелый человек.

Они заехали в переулок — во всех домах бешено залаяли собаки, — проскользнули в задние ворота, подошли к двери и постучали.

Через некоторое время внутри послышалось движение. Затем дверь чуть заметно приоткрылась, и пришельцы увидели старческое лицо с глазами, полными страха, как и должно быть у любого чернокожего, когда двое огромных и очень сильных на вид белых мужчин в шляпах после наступления темноты стучат в его дом.

— Не бойтесь нас, папаша, — сказал Эрл. — Мы не собираемся причинять вам никакого вреда. Ваше имя нам назвала Мари-Клер, женщина Мемфиса Добряка. Нас называют джейхокерами, мы хотим выгнать из города этих плохих парней Грамли.

Лицо старика неожиданно засветилось восхищением. Морщины, накопившиеся за восемь десятилетий горестной жизни и покрывавшие его лицо наподобие черной паутины, осветила улыбка, и, пусть на секунду, он снова помолодел и поверил в справедливость и прогресс.