— Ну, раз так, значитца, пока перекусим.

Через час изрядно подпоенный мастеровой висел на плече у вахмистра и бормотал:

— А че, мы на ето не обижаемой. За прошлую-то зиму ворья да жуликов развелось, а как комендантский час ввели, так быстро всех и повывели. А что околоточные следят, так оно и впрямь дело военное. Никан Тергеич в нашем околотке почитай пятый десяток. Не только всех знает, но и сродственников многих. — Мастеровой пьяно покачал головой. — Ой, подвели вы меня под монастырь. Теперя не отстанет.

Вахмистр кивнул и сожалеючи протянул:

— И как тебе помочь, ума не приложу.

Мастеровой вскинул на него затуманенный взгляд.

— А можа, вы того, сами сдадитеся? Слыхали? Сам суверен на престол возвернулся. И война кончилась. Теперя все будет как ране.

Тут не выдержал Кузяр.

— Да ты что, паря? Нешто не знаешь, какая сила на твоего суверена идет? Пятьсот тыщ! А то и поболе. Да твоего суверена вместе со всем офицерьем сей секунд к ногтю.

— Ништо, — пьяно заупрямился мастеровой, — я и сам два года вшей на фронте кормил. Тожа, нашли силу. Да у энтих одних пулеметов — тьма. И народу набежало… Одни унтера да офицеры. А против них хто? Тыловики да мобилизованные, — он хохотнул, — хоть знают, с какой стороны штуцер-то заряжаетси?

Вахмистр сочувственно покачал головой и по-приятельски хлопнул мастерового по плечу:

— И верно, так мы и сделаем, только утром. — Он налил мастеровому еще стакан мутного самогона из стоявшей на столе бутыли, подождал, пока тот выпьет, потом поднялся на ноги. — А где твои домашние-то?

Мастеровой мгновение молчал, силясь понять, о чем его спрашивают, потом расплылся в улыбке.

— Дак в деревне все, у шурина. Я их еще на спас туды отправил. Хто знает, что тута начнется?

Вахмистр понимающе кивнул.

— Ладно, пойдем — покажешь, где нам переночевать.

Мастеровой попытался вскочить на ноги и чуть не повалился на стол. Вахмистру пришлось поддержать его здоровой рукой.

— А в горнице, кровать-то токмо одна. Но я соломенных тюфячков постелю. Они тут у меня, в чуланчике.

— Вот-вот, пошли посмотрим, где там твои тюфячки.

За столом притихли. Все уже знали, что, когда вахмистр начинал говорить ТАК, самое время для каждого из них помолчать да подумать, не ляпнул ли он сам чего по дурости.

Вахмистр вернулся через десять минут. Он окинул сотоварищей сумрачным взглядом и сел на свое место.

— Значит, так, такой ватагой мы тута никак не спрячемси. Потому завтрева разделяемой. Вы двое пойдете на метизный. — Он кивнул сидевшим напротив него. Один из них, бывший «деловой» и бандит по прозвищу Лубенек, которого они с Птоцким доставили в столицу аж из Катендорфа, имел здесь, по его собственными словам, сродственника, работавшего на метизном заводе. — У тебе там вроде свояк?

Лубенек кивнул.

— Ну вот и ладно. Сидите там тихо, а как нужны будите, так я вас найду. А вы, — он повернулся к остальным, — давайте-ка завтрева совсем из города. Встаньте на постой в ближней деревне. Как понадобитесь, так кто из них, — он ткнул пальцем в сторону двоих, которым определил квартировать на метизном, — за вами прискачет. Все понятно?

Все закивали. О том, что произошло с мастеровым, ни один не спросил. Это было ясно и так.

И вот уже почти неделю они мотались по городу, каждый день меняя место ночлега и ломая голову, что им делать. Город, который вроде бы жил обычной жизнью, на самом деле был накрыт густой сетью офицерских патрулей. Причем в районах около вокзала, пакгаузов, складов, железнодорожных мастерских и штаба эта сеть была такая частая, что им порой не удавалось перебраться даже на соседнюю улицу. Все это просто поражало. Создавалось впечатление, что над обеспечением режима патрулирования и организацией системы охраны поработал кто-то, знающий обо всем этом намного больше любого жандарма. Впрочем, такие мысли к ним не приходили. Их состояние можно было скорее определить как растерянность, в которую человек впадает, оказавшись в совершенно непонятной ситуации. Опыт подполья, который вахмистр худо-бедно знал из разговоров с Птоцким и его окружением, а Кузяр — из рассказов соратников Тарого и Брузя, вдруг оказался совершенно неприменим. Кузяр скис уже на второй день и начал канючить, без конца повторяя, что надо смываться, пока их не замели. Вахмистр тоже уже начал было склоняться к этой мысли, но оказалось, что уже поздно. Город закрыли. Еще два дня назад на всех рекламных тумбах, на стенах угловых домов, на ярмарочных столбах и заборах — повсюду появились сообщения о том, что через некоторое время в городе будет объявлено осадное положение сроком на неделю. В течение этого времени гражданам, не имеющим пропусков, будет разрешено появляться на улицах только по сорок минут два раза в день. Всем гражданам предлагалось запастись необходимым количеством продуктов и напитков, с тем чтобы максимально ограничить пребывание на улицах во время действия осадного положения. Прочитав тогда это сообщение, вахмистр плюнул и пошел дальше. Но всего через два дня над этими объявлениями появились ярко-красные листовки, на которых было всего три слова: «Осадное положение введено». В тот же вечер их остановил на улице офицерский патруль и лощеный подпоручик в отутюженном мундире с гвардейскими аксельбантами, окинув несколько брезгливым взглядом их небритые и помятые физиономии, с холодной вежливостью сказал:

— Извините, господа, на время осадного положения лицам, не имеющим специальных пропусков, разрешается находиться на улицах только в отведенное для этого время, — и после короткой паузы строго предупредил: — Если завтра вы окажетесь на улицах в неразрешенное время, патрули будут вынуждены задержать вас до окончания осадного положения.

Суверен подтвердил свой осенний указ, ограничивающий сословное деление общества, и потому ко всем, вне зависимости от сословия, теперь следовало обращаться одинаково. Однако было очень заметно, что слово «господа», обращенное к этим то ли мастеровым, то ли крестьянам, больно режет подпоручику губы.

Однако нет худа без добра. Благодаря тому что деловая жизнь города на некоторое время замерла, им удалось в тот же вечер пробраться в этот подвал, в котором они и коротали уже вторую ночь. Вчера ночью Кузяр даже немножко воспрял духом, услышав, как где-то недалеко от города вдруг заговорили орудия. Он возбужденно забегал по подвалу, бормоча, что «наши им покажуть», но вот перед окнами подвала вдруг появились эти чудовищные пушки — и Кузяр снова запаниковал:

— Не, я говорю, надо тикать.

Вахмистр скрипнул зубами и рывком вскочил с табуретки. Нет, этот тип его уже достал. Но в этот момент рявкнула первая пушка…

Орудия перестали стрелять только к двум часам пополудни. Вахмистр и Кузяр, окончательно оглохшие от грохота, долго не могли прийти в себя. Потом Кузяр заглянул в мешок и слезливо сообщил, что из еды у них остались всего полкраюхи хлеба и пара луковиц, а воды во фляге не осталось вовсе, и вахмистр отправил его на рынок, отдав ему почти все деньги, какие были. Время свободного передвижения истекло, а Кузяра все не было. Вахмистр задумался, уходить ли из этого подвала немедленно или подождать. Если Кузяра задержали патрули, значит, с минуты на минуту сюда ворвутся офицеры. Но после бессонной ночи у него очень болела голова, одним ухом он все еще не слышал, да и вообще был совершенно разбит. К тому же ему что-то подсказывало, что Кузяр вряд ли осчастливил своим присутствием подвалы комендатуры гарнизона или здания местной полиции. Скорее всего, его недавний соратник сейчас старательно месит сапогами дорожную пыль в направлении, противоположном подкатившемуся почти вплотную к городу фронту.