Линия из первых пятидесяти появилась из сумаха, их оружие было отделано своеобразным плетением. Заранее пришедший жрец держал идола с треснувшим кокосовым орехом в виде головы, – Крако, бога обманщиков. Предшествуемые девицами, бросающими цветы, далее прибыли вторые пятьдесят, весело взывающих, бряцающих оружием и двигающихся вполне по-военному.

Встретившись на полпути, обе стороны слегка коснулись друг друга палками, затем отступили. Эта учтивость была эквивалентна взаимным поклонам в Марди; и, как только Пико бросил копьё, они ринулись вперёд, каждый нанёс удар своему противнику, и все пали на землю.

– Ай да молодцы! – крикнул Пико.

– Бравые ребята! – крикнул Хелло.

– Но встаньте – и по новой, мои герои! – хором сказали оба. – Ло! Мы, короли, смотрим, а там стоят барды!

Эти барды были шеренгой худощавых болезненных стариков в изношенных одеждах и в венках из сухих листьев.

– Начинайте! – крикнул Пико.

– В щепки! – крикнул Хелло.

После чего старые вороны тонкими надтреснутыми голосами напряжённо запели:

Трещите! Трещите! Трещите!

От сильных ударов тоороолоо;

Рубите ещё, славные воины, ещё рубите!

Храбрец не умрёт

От удара по уху палкой.

Пробивайтесь вперёд, славные воины, пробивайтесь вперёд!

Это слава поёт

О каждом герое, который упал,

Рубите ещё, славные воины, ещё рубите!

Крошите! Крошите! Крошите!

Крошите! Крошите!

Крошите!

Песня неслась вдаль.

– Ха, ха! – кричал Пико. – До чего же режет уши эта песня!

– Прислушайтесь, мои непобедимые! – крикнул Хелло. – Это хвалебная песнь об убитом. Так и все вы, у кого есть жизни в запасе, стремитесь к нему! Умрите, и будете прославлены! Время настало! Вперёд, мои утята!

Вот так подстрекаемые, оставшиеся в живых шатались на своих ногах и продолжали ударять друг друга по головам, звенящим, как колокола, уходя под «тройной боб-майор», отчего они, наконец, преуспели в увековечивании самих себя, подавив опасности повсюду вокруг; а барды продолжали петь.

– Хватит уже вашей музыки, – крикнул Пико.

– Всё кончено, – сказал Хелло.

– До чего же отважные товарищи у наших подданных! – крикнул Пико.

– Хо! Могильщики, очистите поле, – крикнул Хелло.

– Кто ещё хочет славы? – крикнул Пико.

– Там стоят барды! – крикнул Хелло.

Но тотчас же через толпу прорвалась измученная фигура, истекающая кровью, в одежде, края которой были обожжены и очернены огнём. Сжимая дубинку, она носилась из стороны в сторону с громкими воплями, угрожая всем.

Это был известный воин, потерявший пятерых сыновей, убитых в недавних играх, блуждающий от долины к долине и продолжающий сражаться и воевать.

С дикими криками «Отчаянный! Отчаянный!» многие из толпы, будучи потрясёнными, убежали, оставив обоих королей, застывших на своём троне, дрожащими и испуганными, с зубами, грохочущими, как при игре в кости.

Отчаянный шагнул к ним, отчего, придя в чувство, они убежали тоже, преследуемые какое-то время в лесах этим призраком.

Глава XXXVII

Тайи всё ещё преследуют и зазывают

Ещё до бегства королей мы углубились в соседний лес и по необходимости зашли в заросли тростника, растущего на болоте. Вскоре мы услышали треск, как будто взлетели три испуганных куропатки; это вылетели три крылатые стрелы из трёх пар невидимых рук.

Обойдя нас, две из них воткнулись в землю, но третья выпустила кровь из руки Тайи. Мы обернулись и посмотрели повсюду вокруг, но никого не заметили.

– Мстители продолжают преследовать нас, – сказал Баббаланья.

– Ло! Три девицы! – крикнул Иуми. – Посмотрите, вот они идут!

Мы присоединились к ним, оказавшись по пояс в кустах сумаха; и тогда они взмахнули своими вишнёвыми ветвями, тяжёлыми вздутыми листьями кактуса и тёмно-красными листьями колючей крапивы и бросили перед нами яркие жёлтые тигровые цветы в красных пятнах.

– Кровь! – крикнул Иуми, вставая. – И леопарды идут по вашему следу!

И тогда сирены дунули через длинные тростинки, выбросили свои кисточки и, помахивая зелёными венками из виноградных лоз, подошли, пританцовывая, к нам, предложив гроздья винограда.

– Ради вас всех сейчас, Тайи, и ради всего, что может произойти, – переводил Иуми, – лети ко мне! Я развею танцем твой мрак и утоплю его в опьянении.

– Прочь! Горе – моё собственное вино. Всё, что предстоит мне, я вынесу, и пусть это произойдёт поскорее. Позволь мне ощутить кинжал, если он нанесёт удар. – Они исчезли в лесу, и, прибавив шагу, мы вскоре увидели солнечный свет и открытую поляну.

Глава XXXVIII

Они отходят от Диранды

Подойдя к вывеске с черепами, мы нашли прославленных господ сеньоров в момент их отдыха после бегства, в который раз осушающих свой кларет при полном отсутствии дум о привидении. Вместо стука их собственных костяных голов на плечах, они гремели своими костяшками в черепах, находящихся у них в руках. И снова звучал крик «Головы!», и «головы» выпадали при этой игре.

Тем же вечером они сообщили моему господину Медиа, что должно пройти два дня, прежде чем игры возобновятся, чтобы успеть наградить победителей, похоронить мёртвых и наказать островитянина, который, спасаясь от удара, убил постороннего.

Поскольку эта приостановка празднеств оказалась совершенно непредвиденной, наши хозяева вынуждены были снять арест, наложенный на наши каноэ. Однако они попытались заставить нас остаться, сказав, что дальнейшее будет ещё интересней, так как подобное уже проводилось. Игры потом перейдут на море в виде рукопашной схватки на мелководье между множеством воинов, передвигающихся по колено в воде.

Однако мы решили отплыть на следующий же день.

Это было в начале прохладного утра, в тот час, когда мы лично смогли узнать, что отправимся в плавание с Диранды; и в призрачных сумерках наши мысли вернулись к призраку, который так внезапно очистил равнину. Мы с интересом слушали подробные описания Мохи, который рассуждал о печальном конце многих храбрых вождей в Марди, сделав намёк на юного Адондо, одного из самых известных вождей из хроник. В сражении на каноэ после свершения чудесных доблестных подвигов он был ранен в голову и был погребён на дне лагуны.

– Есть замечательная погребальная песнь на смерть Адондо, – сказал Иуми. – Я спою её, мой господин? Она очень красива; и при этом я никогда не смогу пропеть её без слёз.

– Мы обойдёмся без твоих слёз, менестрель, – сказал Медиа, – но спой её, если желаешь.

И Иуми запел:

Гордость и слава Марди уходит:

Спит слава его островов в море глубоком,

Что катит волны свои по телу его в тишине.

Над копьями главы соратников молча склонились,

Пристально сёстры его смотрят наверх, траур надев.

Плачьте вы, плачьте по погибшем Адондо!

Солнце скрылось в слезах,

Спряталось в тучах за ликом луны;

Слёзы застыли в глазах звёзд небесных,

Как и в цветочных глазах;

Сочатся ручьи, как и слёзы,

Вниз с гор устремившись, —

Гордость и слава Марди уходит:

В море глубоком спит слава его островов.

Капают мелкие капли на грудь с быстротой – это рыдания.

Но это не капли дождя, а слёзы Великого Оро.

– Это, видимо, было мрачное время, – зевнул Медиа, – в Марди теперь нет ни одного сухого ручья, ни озера, которое не было бы наполненным. Ручьи скорби и безутешные лагуны! Ты называешь это поэзией, менестрель?

– У Мохи появилось что-то вроде слезы в его глазу, – сказал Иуми.

– Ложь! – вскричал Мохи, отвернувшись.

– Кто сочинил эту погребальную песнь? – сказал Баббаланья. – Я часто слышал её прежде.

– Никто не знает, Баббаланья, но поэт должен петь ещё и в себе самом; его песни проходят сквозь землю и распускаются цветами на его могиле.

– Но, нежный Иуми, Адондо – легендарный герой незапамятных времён. Возможно ли тогда, что его погребальная песнь не была самопроизвольной мелодией, существовавшей у нас с момента возникновения Марди? Какой