— Я не пил никакой воды, — отстранённо отвечает Тельман, целиком погрузившийся в свою боль, но продолжающий, словно по привычке, реагировать на звуки, поступающие извне.

— Не пил, — соглашается Лавия. — Потому что один из моих посланцев опрокинул бутыль. Ты же нашёл осколки? Видишь, я знаю многое. И я спасла тебе жизнь.

— Рем-Таль? — медленно повторяет Вират, словно только сейчас эта мысль до него доходит. — Рем-Таль хотел меня убить? Рем-Таль убил Крейне?.. Но зачем?

— Твой Страж её только привёл, — мягко поправляет Лавия. — А что касается того, кто виноват в её гибели… Я и мой друг, маг, были вынуждены это сделать. Её кровь целебна, чувствуешь, как стихает боль твоего тела после того, как ты испачкался в ней? Но смерть Вираты не наша вина. Нас заставили. Вынудили.

— Кто? — Тельман покачивает обмякшую в его руках девушку. Да, она холодная, холодная, как камень, несмотря на то, как задорно и жарко пышет в опасной близости живой и жадный огонь. Невыносимо видеть, чувствовать её такой.

Вместо ответа Лавия опускается на корточки и стучит оставшимся на её левой руке каменным наростом по полу.

— Те, кто надёжно скрыты от людских глаз. Те, кто вот уже полтора столетия спят, не имея возможности проснуться, но желая обрести её, вернуть утерянное могущество. Боги, Вират. Кровь твоей Крейне нужна спящим духам-хранителям, когда-то уничтожившим Криафар.

— Но зачем? — Тельман утыкается лбом в лоб Крейне.

Холодный, холодный, камень и небо, какой же холодный!

— Они любят кровь. Они любят смерть. Знаешь, сколько крови они получили тогда, когда вырвались на волю? Мой муж был Служителем, одним из тех, кто мог говорить с ними, быть понятым ими и услышанным. По легенде, когда-то богов утомили людские просьбы и мольбы… Да ты знаешь эту сказку, Вират! Мой Каруйс умел говорить с богами. Но его разум помутился от горя, когда я потеряла нашего ребёнка… Боги возжелали его крови так же, как сейчас — крови твоей жены. Я не могла противостоять их воле. Не смогла спасти её.

— Что мне сделать? — плечи Тельмана дрожат, он весь дрожит, обхватывая Крейне.

— Позови их, — голос Лавии становится тише, вкрадчивее — и парадоксальным образом глубже. Голос Девятой вибрирует и звенит, отскакивая, отражаясь от стен. — Позови их, ну же. Они убили твою Крейне. Они убили твой мир. Пожелай им смерти. Прокляни их. Пусть они почувствуют твою боль. Пусть им тоже будет плохо. Как тебе. Как и мне. Я помогу тебе, я умею… Просто разбуди их, Вират.

— Я не… могу. Я не знаю, как. Я не могу!

— Можешь… — узкая горячая ладошка Лавии ложится на плечо Тельмана, задирая рукав его рубашки. — Смотри. Смотри!

Тельман невольно опускает взгляд на собственную кожу — и видит огненные древние руны, проступающие на ней.

— Это знаки избранного богами, — шепчет Лавия. — В тебе их кровь. Поэтому тебя запирали, поэтому следили, чтобы ты был всегда на виду — эта древняя магия не любит сторонних глаз, для пробуждения ей нужно уединение. Ты не должен был знать, какой силой и властью обладаешь, это могущество в руках порочного мальчишки опаснее заточенного кинжала в руках несмышлёного ребёнка… Но сейчас я с тобой. Я помогу тебе. Ты должен отомстить, ты сможешь. Просто позови их. Обратись к ним, Тельман Криафарский! Посмотри на свою Крейне. Ты любил её. А они её убили. Выпустили из неё кровь и жизнь. Неужели ты спустишь им такое?

Тельман трясёт головой, словно пытаясь вытряхнуть сорные слова, но их, этих слов, таких липких и сладких, с привкусом гнили и плесени слишком много.

— Я не знаю, как!

— Как угодно! — огненное кольцо сжимается, тянется к магичке. — Они услышат тебя. Ну же, давай! Давай! Крейне умерла. Её прекрасное тело сожрут пустынные твари… Зови!

И Тельман… кивает.

"Нет!"

"Нет", — вот что я хочу сказать Тельману. Вот что я должна, просто обязана ему сказать! Но изо рта — нечеловеческого, неуклюжего рта — вырывается только какой-то жалобный невнятный писк.

А черноволосая девушка на его руках по-прежнему кажется неподвижной тряпичной куколкой.

"Нет!" — я то ли пищу, то ли шиплю, то ли хриплю, не в силах ни пробиться сквозь огненную стену, ни произнести что-либо членораздельное, человеческое, подпрыгивая на коротких лапках лизара, пятясь скорпиутцем, извиваясь випирой, но всё это не привлекает внимание Тельмана. Другие твари отпихивают меня, наваливаются своими острыми колючими тушами, лапы скрипят по камням, сдавленные писки и шипение перекрывают мой голос, взывающий к нему, и я могу только бессильно наблюдать, как искажается торжествующей улыбкой прекрасное, несмотря на каменную проплешину, лицо Огненной Лавии, как пламя разгорается всё сильнее. Я не слышу тех слов, что произносит Тельман, его губы подрагивают, и я надеюсь — эта надежда огромна, гораздо больше, чем моё тщедушное тельце, чем моё слабое новое сердце размером с напёрсток — я надеюсь, что Лавия ошиблась. Что духи-хранители не услышат Тельмана, что они — глубоко спящие в недрах земли — не пробудятся, потому что…

Потому что всего этого просто не должно случиться! Во всем виновата одна безумная магичка, а я, я жива, я ещё здесь, ничего ещё не потеряно! Я же могу вернуться, и тогда…

На открытых участках кожи Тельмана, точно отдохнув и собравшись с силами, вспыхивают золотые руны. Он весь горит чистым золотом, не прекращая обнимать моё прежнее человеческое тело, а его губы шевелятся, говоря, говоря, говоря…

Если даже я не слышу этих неправильных, навязанных ему слов, то как могут услышать и поверить им спящие глубоко в недрах земли боги?

Я не могу закрыть глаза или уши. Я вижу, как Лавия наклоняется к Тельману, тянет его за прядь волос, чувственным и одновременно каким-то плотоядным тягучим движением. Прижимается к уху и шепчет что-то, а он не сопротивляется. Его лицо перепачкано в пыли, песке, слезах и крови.

Он начинает говорить громче, громче и громче, почти кричит, а я так и не могу разобрать слов.

Внезапно я понимаю, что тела подземных тварей больше не сжимают меня со всех сторон, наоборот — я остаюсь чуть ли не в одиночестве, а те, кто так похож на новое пристанище моей скиталицы-души, убегают, расползаются прочь, торопясь покинуть каменное подземелье. Даже не успеваю подумать, почему: это чуткое тело мгновенно улавливает подземную дрожь, конвульсивные пульсирующие толчки, и первый порыв — бежать со всех лап вслед за остальными, не думая, не разбирая дороги…

Но Тельман здесь, и я остаюсь тоже, хотя инстинкты вопят об обратном:

"Убегай! Опасно!"

Очень скоро люди тоже почувствуют болезненную вибрацию каменной плоти мира.

"Не надо!" — я умоляю Тельмана, уже понимая, что опоздала. Пробираюсь к нему, огненное кольцо внезапно опадает, словно залитое водой, наскальные руны гаснут, и только золотое лицо и руки моего Вирата какое-то время продолжают светиться в абсолютной тьме подземного лабиринта.