биржу труда. Они спросили, стрелял ли Бауэр в него. «Нет.» Они сказали, что тогда они ничего не могут поделать, ведь он не совершил преступления. «Получается, что надо, чтобы тебя сначала застрелили, чтобы потом защищать свои права.» К. получил направление на работу на лесопильном заводе. Все время до обеда К. казалось, что Бауэр следует за ним. Он его все время слышал, но не видел. Бауэр сказал, что он уж позаботится о том, чтобы К. не взяли на работу на лесопилку.

С половины второго до 6 часов вечера К. работал на своем новом месте на лесопильном заводе. По дороге домой в одном из трактиров он опять увидел обоих братьев Бауэр. Они хотели последовать за ним, однако какие-то люди, с которыми они сидела за столом, удержали их.

Вернувшись домой, К. сел ужинать. И тут он услышал голос, который сказал ему, что к нему пришел какой-то господин, который хочет с ним поговорить, и что он должен явиться в полицию. У него было такое ощущение, как будто это говорил кто-то внутри него. Он подумал, что, может быть, это его жена послала кого-то в полицию, может быть, шурина или кого-нибудь еще. Поэтому в 8 часов он снова отправился в полицию. На улице он присел на скамейку. И тут к нему подскочили оба Бауэра. Когда К. их увидел, он вскочил, ринулся на них, думая: «Теперь они должны либо избить, либо застрелить меня, либо пусть делают, что хотят». И тут полицейский закричал, что он должен остановиться и позволить им уйти (всего этого, по мнению больного теперь, в действительности не было). На улице он увидел примерно 200 рабочих, направлявшихся к нему, все они была вооружены револьверами. Они кричали: «Вот убийца». Он не слышал звука выстрелов. Кроме того, рабочие вовсе не могли попасть в него. Потому что он считал, что он защищен благодаря одной выдумке: револьвер, якобы, не стрелял, если он был направлен на него, и только когда револьвер отворачивали в сторону, он стрелял.

Затем он отправился в полицейское управление. Там его спросили, как же теперь быть с его женой. Он сказал, что она должна вернуться домой, кровать ведь еще там. Полицейский сказал, что тогда он должен заплатить 250 марок. Он: если все будет хорошо, то тогда можно заплатить и 250 марок. Зачем, этого он не спросил.

И тут полицейский сказал ему, что у него больные легкие и он должен пойти к врачу. В 9 часов на машине скорой помощи его доставили в больницу. Сопровождающий его санитар сказал, что оба Бауэра также приедут в больницу. Он ответил, что не хочет их видеть. Но он уже увидел их в машине, которая ехала за скорой помощью. В больнице он увидел их снова. В больнице он объяснил, что завтра в 6 утра он собирается идти на работу, а сейчас хочет уйти, но его против воли удержали, заперли в камеру и лишили одежды. «И вот какое-то время я там пробыл, а потом внезапно все началось». Он буйствовал, видел свою жену, детей, обоих Бауэров и других людей, он кричал, что это они виноваты, что он здесь. Бауэр не должен поступать с его женой так, как он поступал раньше с другими девушками (ибо он однажды уже заставил девушку содержать его в течение 26 недель). При этом он все время наносил Бауэру удары. Жена и дети сказали ему, что Б. они больше и знать не хотят. Но Бауэр все время поднимал его жену вверх и говорил, что не разрешил ей уйти. Таким образом, по словам больного, он боролся до тех пор, пока не устал и не заснул. И когда он выспался, во вторник утром, все уже прошло.

Описание истории болезни со стороны других лиц подтверждает и дополняет эту информацию. По показаниям его хозяйки, у которой он в последние недели проживал один, в субботу он увидел людей, забирающихся на крышу и стреляющих в него, он слышал, как они ругают его и называют убийцей. Он видел в комнате крыс, мышей, тигра, был очень напуган. Он говорил очень путано. На улице в него выстрелили 170 пушек, но ни одна не попала.

В понедельник вечером в больнице он был, по отчету врача, очень беспокойным. Бегал взад и вперед по палате, бил в стену, видел своего постояльца Бауэра, разговаривал с женой и детьми. Во вторник до обеда он был спокойнее, рассказывал, что в него стреляли, но что он неуязвим. Он видел также всевозможных животных.

28 июня (в среду) К. поступил в Гейдельбергскую клинику. При поступлении он был спокоен, уравновешен, полностью ориентировался в происходящем, все хорошо понимал и давал осмысленные ответы. Он правильно рассказал предысторию. Что касается пережитых им во вторник событий, он рассказал лишь об изобретении своей неуязвимости. По его словам, это связано с магнетизмом, но это им не до конца разработано, и ему надо еще подумать. Он произносит это с подчеркнутой уверенностью и с убеждением, что он, действительно, сделал открытие.

Его дальнейшее поведение было спокойным. — Он принял решение развестись с женой. Через несколько недель он был совершенно благоразумен. Причину своего заболевания он видел в следующем: его кровь так кипела, что он очень хорошо мог мысленно представлять себе людей и видеть их глазами, так как он думал о них. 200 рабочих он видел тоже при сильном возбуждении. «У людей даже на хватало смелости посмотреть на меня, у меня, должно быть, очень изменились черты лица». Из-за страха перед Бауэром о каждом человеке, который к нему подходил, он думал, что тот хочет застрелить его. Он корректирует и свою идею насчет изобретения: в ней нет ничего особенного. По его словам, он этим больше не занимается. «Все свои мысли теперь я опять направил на мою семью.»

В последующие недели при пожелании покинуть лечебное заведение заметен лишь очень незначительный аффект, который в то время связывали с хроническим алкоголизмом. В это время он неоднократно пытается узнать, где находится его жена, но безрезультатно. Уже 2 июля он пишет своей жене: «Дорогие Мария и мама! Теперь я знаю только работу и общаюсь с людьми лучшего круга. Пьянство полностью исключено. Я хотел бы посвятить себя лучше природе… Когда я вернусь домой, начнется новая жизнь. Это может стать уже скоро возможным, но может затянуться и на несколько недель. Все это зависит от врачей. Пожалуйста, напишите мне уже на этой неделе, если никто