— Сначала душу вытрясут, — уже несколько мягче заметил Николай Семенович. — Но мы должны их опередить во что бы то ни стало! Пойми, Ваня, обратного хода нет!

У Жукова вдруг защемило сердце в тоскливом предчувствии приближающейся большой беды. Бывает так, когда еще ничего не случилось, а сердце-вещун уже ноет.

— Сирмайс получил, что хотел, — помолчав, продолжил колченогий. — И, пожалуйста, не притворяйся, что ты этого не знал. Ты знал! Он все-таки сумел обойти нас на вороных и взял вожделенный приз. Это огромные деньги, а Ленька Сирмайс не глупец и непременно поделится, с кем нужно, чтобы его в следующий раз не бортанули. Но я подставил ему ножку!

— Что вы конкретно предлагаете сделать в данной ситуации?

— Что? Тебя стоило бы примерно наказать!

— Не понял, — Иван Андреевич ослабил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу сорочки. Воротник стал душить его, как будто по приказу хромого сзади уже накинули на шею удавку.

Нет, хромой бес, это тебе не простится никогда!

— Не понял? Тебя просили что сделать? Придумать хитрую интригу и провести ее в жизнь, а ты создал непреходящую головную боль и поставил под удар все предприятие, — проскрипел Николай Семенович. — Теперь речь может идти лишь о тотальной войне на уничтожение, а в ней все средства будут хороши. Абсолютно все!

— Иногда достаточно отсечь голову, и туловище падает бездыханным, даже у колоссов.

— Не всегда, далеко не всегда…

Колченогий закурил новую сигарету и съежился в большом мягком кресле, словно хотел согреться.

— Я много раз предлагал вам охрану… — начал Жуков, но Николай Семенович пренебрежительно махнул рукой и заставил его замолчать.

— Охрана? Что охрана?! Если тебя задумали пристрелить или зарезать, отравить или иным способом отправить в лучший мир, то не спасет никакая охрана. Да и откуда ей взяться у меня, человека тихого, скромного и болезненного? Ведь именно так я выгляжу в глазах окружающих. Нет, лучше беречься самому, а то еще придется опасаться и собственной охраны.

Он засмеялся клекочущим смехом, запрокинув назад голову с тонкими редкими седыми волосками, зачесанными на косой пробор, но тут же закашлялся, побагровел и нагнулся, прижав руки к груди.

«Тебе и так не долго осталось, — наблюдая за ним со злорадством и брезгливостью, подумал Иван Андреевич. — Действительно, зачем тебе охрана? Ты прав в своих рассуждениях: днем раньше или днем позже для тебя уже нет никакой разницы. Хотя, как знать, может быть, именно такие, как ты, и отличаются небывалым жизнелюбием?»

Откашлявшись, Николай Семенович вытер губы носовым платком и, с трудом переводя дыхание, сказал:

— Быстролетна жизнь человеческая… Я часто думаю о смерти и теперь даже не знаю: боюсь ее или нет? Тут больше на ум приходит иное. Как туда пойдешь? — он поднял глаза к потолку, и бледная улыбка тронула его тонкие губы. — Тебе, Ваня, тоже не мешает иногда подумать, с чем ты предстанешь перед Господом, если он вдруг задумает внезапно призвать тебя к себе…

От этих слов у Жукова невольно похолодело внутри. Калека юродствовал, рисовался, одновременно запугивая и угрожая, и от его слов явственно тянуло ледяным дыханием могилы. Пусть он сам отправляется туда, но не тянет других!

«Все, решено, — жалко улыбаясь и подобострастно кивая, чтобы ничем не выдать себя, подумал Иван Андреевич. — В твоей команде я больше играть не стану! Но переход в другой “клуб” нужно оформить тихо, без лишнего шума и суеты. Вот только бы не опоздать!»

Иногда так бывает — едва успел подумать о каком-то человеке, вспомнить его или увидеть во сне, как вот он, тут как тут собственной персоной. Парапсихология, что ли, незримые сигналы, способные преодолеть любые преграды и расстояния?

О проблемах парапсихологии и экстрасенсорики Мякишев никогда не задумывался — хватало других забот, похлеще непознанных способностей человеческого организма и проблем связи с иными цивилизациями, — но вот о «Чичикове» вчера вспомнил, когда заметил, что выданные тем деньги потихоньку растаяли. Дома были большие покупки, жене и детям всегда приспичит что-то модное купить, а на это только успевай отсчитывать бумажки, да и собственные потребности не удовлетворить без денег. Кстати, зарабатывает-то их он, а домочадцы понятия не имеют, как добыть хоть копейку, но рот раскрывают шире головы!

Да, так вот, не успел вспомнить «Чичикова», как сегодня он объявился и предложил поужинать в своей любимой «Праге». Знал бы драгоценный Павел Иванович, что сейчас Александру Трофимовичу совершенно не до увеселений, поскольку события разворачивались с головокружительной скоростью и зачастую отнюдь не в том направлении, в каком хотелось бы. Но отказаться Трофимыч не осмелился.

Опять же, при встрече можно получить, новую любопытную информацию, а подобными возможностями не стоило пренебрегать. И Мякишев дал согласие.

Ровно в восемь он был в вестибюле ресторана. Павел Иванович ждал внизу. Поздоровавшись, он предложил подняться наверх и в ответ на недоуменный взгляд Александра Трофимовича — всегда ужинали в зале на втором этаже и что же могло измениться в устоявшихся привычках «Чичикова»? — Павел Иванович нехотя процедил, что будут ужинать в отдельном кабинете.

Это обещало нечто новенькое. «Чичиков» выглядел неважно, то хмурился, то суетился, в общем, был не в своей тарелке, и Мякишев предположил, что с ним хочет увидеться руководство Павла Ивановича, устроить, так сказать, контрольную встречу с целью проверки, не гонит ли Паша туфту. А начальники в общий зал не пойдут, поэтому и заказали кабинет. Кстати, стоит проявить предельную осторожность, ведь частенько подобные заведения оснащены записывающей аппаратурой: сболтнул лишнее, бесстрастная техника все зафиксировала, вот и готовы западня и удавочка!

«Только три рюмки, не больше! — дал себе слово Трофимыч. — Не то потом раскаешься и даже выпить будет не на что или вообще больше никогда не выпьешь».

«Чичиков» провел его на верхние этажи и, словно лакей, распахнул перед Мякишевым дверь одного из кабинетов, рассчитанного на двенадцать персон. Но в кабинете находилась всего одна персона — солидный немолодой мужчина в дорогом костюме. Он сидел в кресле у стола и курил сигарету, играя золоченой зажигалкой. Увидев вошедших, мужчина встал, и Александр Трофимович отметил, что незнакомец выше его на голову.

— Юрий Петрович, — пожав Мякишеву руку, представился мужчина и пригласил к прекрасно сервированному столу. Он сам налил в рюмку Трофимыча армянского коньяка и предложил выпить за знакомство.

«Только три! — напомнил себе Мякишев. — Это первая. И держи, Саша, ухо востро. Не зря тут что-то затеяли!»

— Надеюсь, мы станем добрыми друзьями, — подцепив вилкой ломтик балыка, улыбнулся Юрий Петрович.

Трофимыч поглядел на Павла Ивановича, как бы спрашивая его, что все это значит, уж не вздумал ли треклятый «Чичиков» передать его с рук на руки другому человеку или перепродать, как вещь? Но Павел Иванович блудливо спрятал глаза и невнятно пробормотал: