– Это выходит за всякие рамки, – он вышел один, облепленный снегом.

– Иди на хрен, – дружелюбно ответила я, отворачиваясь.

Щеки горят? От холода. Исключительно. И вообще… я не влюблюсь. Никогда и ни за что. У меня есть четкие планы на жизнь, и эти планы… в них нет места счастливому замужеству.

Тем паче, что если я не совладаю с даром, счастье это сомнительного качества продлится недолго.

А если совладаю…

Рано или поздно он поймет, что ошибся. Отец ведь…

– Кстати, здесь думают, что твою бабушку отравили, – Рай стряхнул снег с волос и с костюма и любезнейше открыл дверь.

В салоне было тепло. И только там я поняла, насколько вообще продрогла. Поняла и не стала сопротивляться, когда рыжий меня обнял.

А что, если это очередной спор?

Он ведь не был закончен, и… и просто условия немного изменились. Так бывает… стоит лишь поверить, что вот оно, то самое бесполезное чувство, как правда выплывет.

Оглушит.

Отрезвит. И даст прививку на всю оставшуюся жизнь. У меня, в принципе, прививка была, но, кажется, действие ее ослабевало. Такое с иммунитетом случается.

– И сделал это твой отец.

– Ага… – я поерзала, устраиваясь удобней, и голову на плече Малкольма пристроила. А что, плечо это надежное, удобное.

– Ты не удивлена.

А брюнетик, кажется, разочарован. Неужели и вправду ждал, что я возоплю, будто быть такого не может, все клевета и грязные инсинуации. Только… чутье подсказывает, что не клевета.

Мой папаша…

Тот человек, который биологически является моим отцом… я мало о нем знаю, а то, что знаю…

– Зачем он это сделал?

– Версии разнятся…

Какой очаровательно обтекаемый ответ. Он ждет, что я упрашивать стану? Нет уж… разнятся так разнятся…

– Рай, – в голосе Малкольма послышался упрек.

– Большинство сходится на том, что из-за тебя…

– Чего?

Издевательская усмешечка дала понять, что подобной реакции брюнетик и ожидал.

– Твой отец потребовал признать тебя. А пожилая леди вместо этого изгнала из рода…

Надо же, как оно…

– Он пытался повлиять на ее решение, а когда понял, что не может…

– Убил.

– Именно.

Я почесала переносицу. Бредовенько, но… вполне в духе криминальных романов, которые, полагаю, и в этом мире популярностью пользуются.

– Правда, более здравомыслящие дамы полагают, будто имели место какие-то внутренние проблемы рода, разрешить которые можно было лишь подобным образом.

Я открыла рот.

И закрыла.

– Они же полагают, что леди сама приняла яд. Она была очень хорошим алхимиком, защитой не пренебрегала, да и некоторые… вещи постепенно входят в привычку.

Честь рода.

Ага.

Вот тут, пожалуй, они и правы… если уж ради блага рода старушка сына родного не пожалела, то и себя беречь не станет. Если, допустим, о ее… штучках стало известно.

Кому?

А кому бы ни стало. Я вот знаю, Амелия, которой давно уже осточертело тайну хранить. Мелисса… как знать, не проболталась ли она, в большом душевном волнении пребывая, кому-нибудь… и вообще…

– Если бы… – я постучала пальцем по стеклу, залепленному снегом. – Если бы ей грозило расследование, а потом… скажем… тюрьма…

Рай кивнул.

– Возможно.

Что возможно? Грозила? Или тюрьма? Или самоубийство?

– Смерть виновного, согласно Кодексу Урана Доброго, снимает вину с рода…

И что это объясняет?

Ничего.

И все равно не нравится. Вот задницей чувствую, что основное веселье ждет впереди.

Дом.

Второй этаж. И гостиная, в которой собралось народу не сказать чтобы изрядно, но…

Папенька занял кресло с высокой спинкой, ногу за ногу закинул, руки на подлокотники возложил. Короны на светлом челе не хватает для полноты образа.

Амелия устроилась, что характерно, в противоположном углу комнаты. И стул выбрала простой, из тех, которые поставлены были для прислуги. Или кто вот эта женщина с постным выражением лица? Сидит с прямой спиной. Смотрит на руки, сжимающие книжицу в черной обложке.

Еще две ютятся у двери, и им явно неудобно, но ослушаться поверенного – седовласого господина, обремененного полномочиями и толстенной золотой цепью, – не смеют.

Дворецкий застыл у двери.

Сестрица моя заняла место рядом с маменькой и тоненько, громко всхлипывала. Вторая присела на скамеечку у окна, и казалось, происходящее за этим самым окном интересовало ее куда сильнее, нежели грядущее оглашение последней воли.

– Посторонних прошу подождать за дверью, – возвестил поверенный баском. Никто не шевельнулся. А когда взгляд очей его блеклых задержался на Малкольме, я взяла рыжего под руку и сказала:

– Это не посторонний. Это мой жених…

И Малкольм, что характерно, кивнул.

– А…

– И это мой жених. Запасной, – я взяла брюнетика под локоть.

– З-запасной?

– Именно, – я уставилась на поверенного, всячески изображая незамутненную разумом невинность. – А то ведь всякое случается… представьте, если один уйдет…

– Куда?

– Не знаю… куда-нибудь уйдет. Сбежит со служанкой. Или вообще умрет. Что тогда?

– Что?

– Хватит! – рявкнул папенька так, что тяжеленная люстра качнулась. – Маргарита, прекращай этот балаган. А вы начинайте… не думаю, что мама была бы против…

Второго жениха?

Да уж, бабуля оценила бы мою предусмотрительность.

Рай высвободил руку и произнес:

– Я представляю интересы короны…

И вытащил золотую бляху, вид которой заставил поверенного вытянуться и подобрать живот. Он тронул цепь, будто проверяя, не исчезла ли она, и гаркнул:

– Рад служить…

– О боги… и корона здесь, – отец выразительно прижал руку ко лбу. – Моя несчастная мать умерла…

Дальше было скучно.

Имя.

Вереница титулов, от которой навалилась зевота. Сестрица водит пальчиком по стеклу и, кажется, что-то мурлычет под нос. Явно притворяться убитой горем она не будет.

Годовое жалованье верной компаньонке, банковский вклад и жемчуг из малой шкатулки. А еще коллекцию фарфоровых кошек.