С таким же настроением он прибыл в Англию. Черчилль, устроивший свой «передовой штаб» в поезде недалеко от Портсмута, тепло поприветствовал де Голля и пригласил на ланч, но затем нанес ему смертельную обиду, позволив подумать, что его привезли, чтобы он выступил по радио. О внутренних делах Франции, которыми главным образом был озабочен генерал, он даже не упомянул. Это было уже достаточно плохо, но дальше пошло еще хуже. Де Голлю показали напечатанные в Соединенных Штатах союзные деньги, которые были выпущены для войск вторжения. Эти fausse monnaie (фальшивые деньги), как он их назвал, «не признало правительство республики». После ланча де Голля повезли на встречу с генералом Эйзенхауэром, главнокомандующим союзными войсками, и показали текст воззвания, который составили для его выступления по радио. Де Голль отказался принять его и в негодовании объявил, что отзывает всех французских офицеров связи, назначенных в британские и американские дивизии. Черчилль, который к этому времени рассердился не меньше де Голля, обвинил его «в измене в разгар сражения» и предложил немедленно отправить его обратно в Алжир, «в цепях, если потребуется».

Такими на самом деле были отношения Франции с союзниками, и только 14 июня (больше чем через неделю после высадки в Нормандии) де Голль ступил на французскую землю. Его сопровождала большая свита и немалый багаж, что казалось странным для однодневной поездки. Генерал Монтгомери пригласил его на обед, предложив взять с собой двух членов штаба. Де Голль прибыл в окружении восемнадцати, но его заставили ограничиться тремя. Остальных пришлось везти в Байё, но, когда джипы подъехали, возникла новая проблема: генерал настаивал, чтобы его людей везли приехавшие с ним французские шоферы. Неудивительно, что Черчилль повторял: «Самый тяжелый крест, который мне приходилось нести, – это крест Лотарингский»[220].

Следующие десять недель шли тяжелые сражения, но в середине августа союзные армии уже приближались к Парижу, и Париж готовился к их приходу. 15 августа забастовали жандармерия, полиция и метро. 19 августа отступающие колонны немецких танков и броневиков пошли по Елисейским Полям, а члены Сопротивления (теперь это движение называлось «Французские внутренние силы») призвали парижан ко всеобщему восстанию. Столкновения продолжались три дня. Днем 24 августа генерал Филипп Леклерк, не подчинившись приказу своего начальника, американского генерал-майора Джероу, выслал в Париж авангард с сообщением, что вся дивизия будет в городе на следующий день. В 9:22 вечера того дня 9-я бронетанковая рота под командованием капитана Раймона Дронна прорвалась в город через Итальянские ворота.

Немецким комендантом Парижа был генерал-лейтенант Дитрих фон Хольтиц. Он получил от Гитлера приказ «взорвать Париж при наступлении противника и защищать город из развалин», но братья-офицеры убедили Хольтица, что в этом нет военной целесообразности. Он протянул со сдачей города достаточно долго, чтобы показать своему правительству, что он капитулировал с честью, и в середине дня 25 августа в префектуре полиции полный, потеющий немецкий генерал-лейтенант в монокле подписал документ, врученный ему Леклерком. После четырех лет оккупации Париж был свободен.

Ясным солнечным утром субботы 26 августа генералу Джероу, который еще кипел от возмущения по поводу неповиновения Леклерка, доложили, что французская армия днем планирует провести победный парад. Джероу отправил гневное распоряжение: «Укажите генералу Леклерку, что его соединение не будет, повторяю, не будет участвовать в параде, а продолжит выполнять полученное задание по зачистке Парижа и окрестностей от неприятеля. Он подчиняется только мне». И снова его приказ был нарушен. В 15 часов у Триумфальной арки де Голль принял парад, а затем пошел пешком по Елисейским Полям рядом с Леклерком, двумя другими старшими генералами, Кёнигом и Жуэном, и главными руководителями парижского Сопротивления. Парад не обошелся без инцидентов: когда колонна вышла на площадь Согласия, раздались выстрелы, и в последовавшей неразберихе погибло несколько человек[221]. Однако у де Голля и мускул не дрогнул, он невозмутимо сел в ожидавший его автомобиль и проехал к собору Парижской Богоматери. У собора снова была стрельба. Паства бросилась на землю, а генерал продолжал шагать по нефу, медленно, бесстрашно и величаво, к своему месту у самых ступеней алтаря. В прямой трансляции корреспондент BBC говорил:

Одна из самых драматичных сцен, что мне приходилось видеть… генерал прошел прямо туда, где, на мой взгляд, льется поток огня… он, не задумываясь, расправив плечи, пошел вперед по центральному проходу, когда вокруг него летели пули. Я никогда не видел такого поразительного мужества… Повсюду сверкали вспышки и раздавался треск выстрелов, а он, казалось, был совершенно неуязвим.

Париж был освобожден, но война отнюдь не закончилась. 15 августа началась новая операция – высадка 151 000 союзных войск на Ривьере, между Марселем и Ниццей. Замысел состоял в том, чтобы, во-первых, овладеть жизненно важными портами на Средиземноморском побережье, которое Черчилль настойчиво называл «мягким подбрюшьем Европы», а во-вторых, чтобы усилить давление на немцев открытием еще одного фронта. С американским Шестым корпусом двигалось несколько французских дивизий под командованием генерала Жана де Латтра де Тассиньи. Слабые немецкие силы на юге быстро начали отступать вверх по долине Роны и попытались закрепиться у Дижона, но безуспешно. Только добравшись до Вогезов, они смогли организовать надежный оборонительный рубеж. Тем временем французы заняли Марсель и Тулон, обеспечив долгожданное облегчение портам Нормандии, которые испытывали большое напряжение, стараясь обеспечить снабжение и британских, и американских войск. Всего за четыре недели союзники освободили значительную часть Южной Франции, нанесли тяжелые потери немцам и разрешили собственные проблемы снабжения. Операция «Драгун», как ее обозначили, прошла успешно. 19 ноября де Латтр и его солдаты достигли верховьев Рейна, а всего четыре дня спустя генерал Леклерк со 2-й бронетанковой дивизией вошел в Страсбург, как поклялся, еще находясь в африканской пустыне. Между тем 10 ноября Черчилль прилетел в Париж и на следующий день присоединился к де Голлю в новом марше по Елисейским Полям. Энтони Иден [222], который тоже там присутствовал, рассказывал Гарольду Николсону, что толпа «кричала Черчиллю так громко, как он еще не слышал».

Через день после победы в Страсбурге де Голль полетел в Москву на встречу со Сталиным. Ему было важно встретиться с советским лидером по двум причинам. Прежде всего, он намеревался держать под контролем Коммунистическую партию Франции. Сталин охотно согласился оказать услугу; он совсем не хотел восстания коммунистов в Париже, которое могло бы побудить Рузвельта разорвать соглашение с Советским Союзом по ленд-лизу. Вторая озабоченность де Голля касалась предстоящей мирной конференции, которую явно нельзя было откладывать в долгий ящик. Де Голль знал, что Рузвельт по-прежнему не доверял ему, и хотел заручиться поддержкой Сталина, что его не исключат из числа участников конференции.